– Дедушка, а что значит – «сдетонировали»? – осмелился спросить Планктон Антонович.

– Ну это, знаешь, как тебе объяснить? Когда один снаряд взорвался, значит, а другие рядом тоже, по воздуху. Взрывная волна, ёшь такое… Один снаряд рвётся, а вокруг другие тоже, вот так вот, взрываются, потому их взрывной волной сотрясает.

– Понятно! А тебя не ранило?

– Нет, тот раз не ранило.

– А другой раз ранило?

– Ну, так снайпер меня… Немец. Шёл по линии, по-над оврагом, а там, значит, снайпер где-то. И стрельнул, ёшь такое. В голову целил, но не попал… царапнула меня пуля только по голове… так, сшибло пилотку и кожу поцарапало, вот так вот, на макушке. Шрам вот… сейчас лысый стал, три пера, как говорится, осталось: шрам видно. А вот раньше, знаешь, кучерявый был, ёшь такое. Галстук, милый мой, на танцы в клуб, вот так вот, как говорится, костюм… ходили. На танцы ходили, на праздник, вина тоже выпить – знаешь: шумел камыш, как говорится. Так упал я, прыгнул в ямку, вот так вот, лежу, кровь течёт… макушка, царапина там, а в глаза течёт. Немец, повезло: не разрывной, а вторая уже разрывная. В катушку попал, вдребезги. У меня катушка же на спине. Разорвало, конечно, вдребезги. Так лежал до темна. Особист мне говорит: ты сам катушку стрелял, как говорится – вредитель. А повезло, что разрывная: у меня разрывных нет. Вдребезги. Я и говорю: как сам, у меня же нет разрывных. Так вот, как говорится – повезло.

Планктон Антонович завороженно слушал деда. На секунду он открыл глаза: было темно и хотелось пить, но поставить рядом с диваном кружку с водой он забыл, а встать не было сил. Облизав пересохшие губы, Бронницкий провалился обратно в сон. Они вышли на огромную поляну, почти поле: из-за леса надвигалась тяжёлая туча, жужжали насекомые, брат шёл за руку с бабушкой. «Повезло, что этот мелкий не мешает!» – подумал Планктон Антонович.

– Контузило меня другой раз, – продолжал дед. – В окопе, вот так вот. Взорвался снаряд, рядом совсем, за бруствером, а я в траншее, засыпало меня, значит. Я этого даже, как говорится, не слышал. С головой, только рука торчит. Я того не помню, конечно. Товарищи говорят: рука торчит, по руке меня и нашли, значит, и откопали. Повезло так-то! Откопали меня: звенит в голове и не слышу ничего. В медсанбате лежал, вот так, недели этак три или, может, с месяц. Я с тех пор, знаешь, и не слышу даже на левое ухо. Вот сколько лет прошло.

Планктоша прекрасно знал, что дед слева глухой, и даже иногда этим пользовался.

– А это твои фронтовые друзья тебя откопали, да? Вы, наверное, сильно дружили с фронтовыми товарищами. А как вы Новый год отмечали? И день рождения?

– Дружба? Да что ты, милый мой! – засмеялся Василий Михайлович, – какая дружба! Прислали вчера, Иван он или Василий, а завтра его, примерно, убило. Нет, милый мой, не отмечали мы день рождения. И по имени редко кого. Связисты – так мы, конечно, знали друг друга, а если пехота – то нет. Был у меня товарищ – Мишка, вот помню. Связист он тоже, как я. Он, знаешь, винт нашёл от «Мессершмидта». Самолёт немецкий сбили наши, как говорится, и винт нашёл, выплавил ложку. Мишка выплавил: винт – он плавится легко. Ложку такую, знаешь, большую, огромную такую ложку, вот так вот. Черпак, можно сказать, сделал. А едим мы как? Из котла одного едим, вкруг костра сидим и каждый по очереди черпает, горячее: в животе хорошо сразу делается. И Мишка как черпанёт… В общем, сказали ему, подобру-поздорову: через раз черпай огромной ложкой своей, так вот.

– И убило Мишку. Шли по линии лесом: осень, мы вдвоём, и обстрел, значит. Миномёт. Оно, знаешь, когда мина летит – она свистит. Слышно её, можно сказать, спрятаться успеешь: в ямку прыгнуть, в овражек, вот так вот. Но если мина прямо на тебя летит – то не слышно. Я в канавку прыгнул, слышу: разорвалась мина. Об ветки мина вдарилась, об дерево, и разорвалась. Вышел, а Мишка сидит, в небо смотрит. Осколок маленький в него попал, прямо в сердце. Крови нет, не видно: под нагрудный карман попало. А в небо смотрит, как живой, глаза открыл. Убило Мишку, вот так вот.