Тогда я долго не решался к ней подойти, хотя понравилась она мне с первого взгляда.

Моя стеснительность – это мой главный недостаток. Очень уж она мне жизнь портит. Хочу сделать первый шаг и не могу, будто гири к ногам привязаны.

Так и растянулись мои ухаживания не на один год, хотя было мне уже за двадцать.

Все перепетии наших с Валей отношений и не пересказать, много всего было. Чего стоит одно только мое предложение руки и сердца, сделанное в жуткую ураганную погоду и в шторм! Это происходило на пирсе, вокруг было разбушевавшееся Балтийское море…

Нет, я, конечно, не выбирал нарочно такую погоду для своих сердечных объяснений, просто так получилось. Дальше тянуть уже было просто невозможно. Валю могли увести у меня из-под носа: желающие возникали словно из воздуха…

Поэтому действовать мне пришлось решительно и наверняка. А ураган мне даже чем-то помог. Море штормило, и меня штормило, и это состояние роднило нас с ним и внушало мне смелость. Я чувствовал себя немножко Морем, большим и сильным, и в известной степени напористым. Может быть поэтому мне тогда все и удалось.

На вечернюю палубу вышли двое – Он и Она – полюбоваться дивным закатом.

– Как красиво! – выдохнула она.

Он молча взял ее за руку, посмотрел ей в глаза и приблизил к ней свое лицо.

Море, словно зеркальное отражение неба, алело закатными лучами и пыталось своим видом ободрить всех, кому не спалось или кто в этот вечерний час задержался на палубе.

А не спалось в этот час многим. Обитатели большого белого корабля Викинг-лайн и не думали ложиться. Шумные веселые компании сновали по всем корабельным палубам.

Кто-то попивал вечерний кофе за уютным столиком с видом на море. Кому-то по душе были более крепкие напитки, от которых становилось весело внутри, а лицо медленно наливалось горячим цветом, схожим с закатным небом.

В небольшом танцевальном зале на седьмой палубе играли музыканты. Двое элегантных мужчин в черных костюмах с упоением перебирали гитарные струны. Третий, чуть покачиваясь, брал аккорды на клавишном электронном инструменте. Четвертый вслушивался в ритм ударной установки, которой сам же и управлял. Но в центре внимания была худенькая высокая певица с рассыпанными по плечам песочными волосами.

То грустно и медленно, то ритмично и задорно исполняла она народные финские песни, которые рождали удивительное единодушие у всех собравшихся.

Одна за другой на танцевальную площадку выходили пары: кто помоложе, кто постарше, в основном – люди с сединами, в очках, худые и полные, маленькие и крупные, очень разные.

Но со всеми происходило на глазах одно и то же чудо: на ярком паркете танцпола они преображались. Умело и привычно двигаясь под музыку, они сливались с ритмом, музыкальным настроением, всей атмосферой вечернего Корабля, лица их становились радостными и чуть взволнованными.

Пожилые дамы превращались в девушек или уж точно чувствовали себя такими, а седовласые господа выделывали такие коленца, которых сами от себя не ожидали.

Музыканты прибавляли жару, танцующий зал нагревался, принимая огонь на себя; ритмы становились все более игривыми и замысловатыми, тепм увеличивался…

Все без исключения подпевали музыкантам.

Море слушало все это, иногда тихо вздрагивало. Только неспешные вальсовые мелодии ложились ему на душу, когда в такт с музыкой могли перекатываться его серебристо-шуршащие волны.

– Милое мое, Море, – раздался вдруг голос его Друга, – если бы Ты знало, как невыразимо болит сердце, когда ты слушаешь Музыку и не можешь запеть сам. Мои протяжные гудки или короткое фырканье так далеки от гармонии, от прекрасных мелодий, которые доносятся до меня из различных отсеков моих палуб…