– Я буду на ведро класть. – Пообещал Энки. – Пойдёт?

– Спроси у дельфинов, дружище.

Энки принахмурил рыжие изрядно выцветшие брови.

– Ты вроде как серчаешь, масик?

– Да ничуточки, дорогуша.

Энлиль поднялся. Оба посмотрели на пистолет.

– Да, и вот что. – Сказал Энлиль, непринуждённо пряча международный фаллический символ в нужное место. – Дай мне ордер на арест неофициального лидера забастовки.

– С чего бы? – Прищурился Энки.

– Да ни с чего.

Энлиль невозмутимо посмотрел на брата.

– Отсутствие трудовой дисциплины. В условиях постоянного красного уровня такое поведение повод для ареста и высылки.

– Ну, ну, ну, ну. – Согласился Энки, жуя губы.

Воцарилась тишина. Командор не выдержал.

– Чего тебе, потатчик?

– Да ничо. – Покорливо ответил Энки. – Только чтоб ты признал как на духу, что ты завидуешь этому парню за то, что он вольная птаха с растопыренными ножками, наглый, как весенний ручей, и пылкий, как кошки.

– Кто?

– Такие новые существа. В лаборатории Нин. Хорошенькие до того, что так бы и съел. И жуть, какие умные.

Энлиль поморщился.

– Я что-то пропустил…

Энки засуетился:

– Извини, браток. Знаю, ты у нас консерватор, против любых творческих идей, политикушечка ты моя.

– Я сейчас не намерен обсуждать своё мировоззрение. – Отрезал командор. – Впрочем, и ни в какое другое время. А вот ордер на арест этого растопыренного ты выдай сей секунд.

– Чегой-то я?

Энки ткнул себя пальцем в грудь и выпучил для большей убедительности глаза.

– Ты куратор территорий. Официальный. – Энлиль сказал это с таким видом, будто ему хочется сплюнуть, но мешает консервативное воспитание.

Энки мирно засопел носом.

– А знаешь, братик, я тебе ничегошеньки не выдам. Можешь попробовать – заметь, я сказал, попробовать – задержать его по любому поводу, какой ты сумеешь придумать. Скажем, он дорогу в неположенном месте перешёл. Или не выключил после себя свет в библиотеке. А я с твоего позволения сяду с товарищами на подоконник и буду тебе кричать – обещаю – вот он, вот он, побежал!

Энлиль подумал, кивнул и, повернувшись, пошёл к сквозным лесным воротцам, прочь из рощи.

Энки тоже подумал и окликнул:

– Тыща извинений, ты куда?

Энлиль показал прелестную линию полупрофиля:

– Воспользуюсь твоим советом, дружище.

Энлиль посмеиваясь машинально, понимал, что не удивлён и даже не раздражён. Совершенно ожидаемо, что там, где его старший братец – царство криков, драк, огней, страстей и вспышек раздражительности. Быть может, Энлилю следовало признать, что ему это нравится – а Энлиль старался по возможности быть честным с собой.

Энки всегда так устраивает, что он в центре – комнаты или события. Нарочно, нечаянно? Обдуманное это поведение или брат следует самому себе? Вроде бы он такой естественный. А что естественно – то видно, да не стыдно, как говорила няня, а все её истины Энки цитирует как Писание Абу-Решита.

То он окажется на виду у всех и повернётся спиной. Спиной поворачиваться нехорошо. Но он обернётся сам или на окрик матери с невинным и задумчивым видом. Посмотрит, недоумевая, и будто бы не ведая, как он хорош вполоборота – а братец хорош, несомненно. Широкие плечи и подбородок в этом ракурсе, наверное, заставляют всех дам в комнате подумать о том, что происходящее не так уж важно – коль им довелось побывать зрителями этой живой картины. Будто гармония Вселенной в этот момент дописала уравнение, в котором ни единой ошибки.

Или поднимет взгляд над тарелкой за общей семейной трапезой – и, трах-тарарах – посмотрит на всех такими потерянными глазами. Просто вестник неба, не соображающий, как ему получше выразить своё сокрушение несовершенством окружающих, но открытый для сотрудничества. На самом деле Энки просто обожрался и кусок ему больше в горло не лезет – вот и всё. Но все на мгновение замолчат, пока кто-нибудь, скорее всего – Эри, – не разрушит очарование, сказав: