Оно показалось им окутанным в свет, но вообще-то тело его отливало чистым золотом. Густая коротенькая шерсть лоснилась от тумана. Мощные и до того совершенные, что глазам не верилось, составные тела пребывали в аллертной, но лёгкой и небрежной позе. Большая голова была повёрнута к ним.

В ту же секунду невероятно быстротечного времени Эриду – существо распрямилось и встало, оказавшись на голову выше Энки и положив передние конечности на ветку дерева. Туман пристроился позади, удовлетворившись возможностями скромного фона для неожиданного портрета.

Ни одно из известных им животных не обладало такой формой морды. Удлинённый лик с абсолютно прямым, как на старинных камеях носом, так же был плотно покрыт нежной и очень густой шерстью. Нос завершался ринариумом, как у пещерного медведя, но столь уместным, что стоило назвать его изящным, будто нос и не может быть другим. Уст для лобзания не было – но была ли то пасть?

Нин успела увидеть мощные клыки, но картинка немедленно стёрлась.

Двумя наипервейшими новостями были, разумеется, глаза. Чтобы закрыть каждый, понадобилась бы ладонь самого Энки. Как помстилось ошарашенной Нин, печальные и презрительные, они смотрели на всё сразу и в никуда. В густой изумрудной глубине зрели, как косточки чудного плода, змеиные зеницы. Трудно было напомнить себе, что зрачки – это всего лишь смотровые окошечки в камеру временного задержания.

К тяжёлым кольцам чёрной гривы не притронулся друг дневной смены, ветерок. Оно было цельное, отлитое из столь любимого Энки золота – но золота живого, текучего, отзывчивого на игры ночи трёх лун.

Высокое, прекрасно сложённое тело с широкими плечами и выпуклой грудной клеткой величественно выпрямилось у дерева. Сильные бёдра бегуна чуть согнуты, ступни мягко погрузились в приречный ил. Верхние лапы вольно лежали на ветке, длинные и тесно сбитые пальцы еле приметно шевелились, как у аннунака в задумчивости.

Оно исчезло.

Нин забыла дышать и теперь яростно вдыхала сырой терпкий воздух, где остался какой-то зелёный весенний привкус – возможно, то был запах существа.

Кровь прихлынула к её губам вновь, как в ту минуту, которая предшествовала Событию.

– Я и забыла, что здесь следует соблюдать осторожность. Но как оно подкралось?

– Я слышал движение воздуха, но совсем отключился… – Скромно заметил Энки.

Он уже пришёл в себя и, как с раздражением поняла Нин, принялся разглядывать её.

Нин скрежетнула зубками, не став уточнять, как же так вышло, что знаток местной фауны Энки пропустил такую важную улику и едва не подверг их нападению, которое, несомненно, могло завершиться драматически. Нин вспомнила клыки существа, вроде острых рифм в округлом и неторопливом стихе.

Нервы её были на пределе, и она думала только о том, как стыдно было бы… если бы… Если бы что?

– А ты, большой аннунак… что же, ты встречал такого… таких прежде?

Ей захотелось сорвать на нём свои чувства, и он охотно подставился.

– А то, – сказал он, посмеиваясь, и лицо его вдруг стало серьёзнее некуда. – Быть может не точно его. Не этого мужчину.

Нин вгляделась. Шутит?

– Откуда ты знаешь, что это самец?

– Да не ЭТО, а он. Мужчину мы видели, говорю.

– Ты видел самок этого вида?

– Нет, к сожалению. – Помедлив, сказал он. – Но надеюсь…

Внезапно до него дошло, что Нин сердится и тотчас разгадал причину. Он равно наслаждался явлением Гостя и смущением Нин.

– Глаза. Это глаза мужчины, Нин. Простодушные и суровые. А я-то думал, ты разбираешься в мужчинах. Вот скоро увидишься с моим дорогим братом Энлилем, – с домашним злорадством протянул он, – тогда поймёшь наверняка.