– Сразу вдвоём?

– Будет чего в бортовом журнале на старости лет почитать, ага.

– Тише… тише. – Укорил Энки. – Может, тут сейчас находится будущая мать моих детей.

Иштар заоглядывалась, шевеля губами.

– Ты что, ты что это волшебными губками шевелишь?

– Подсчитываю число возможных генетических комбинаций

Сглотнув как змея цыплёнка, военная девица повела бокалом.

– Она таких больших чисел не знает. У нас в хедере считали, пока пальцы не кончатся и точка.

– Кто? Будущая мать?

Энки разглядывал трёх девушек, с которыми танцевал.

– А вот эта-то… – Задумчиво сказал он и умолк.

Одна из них смотрела на север. Энки туда взглянул и окликнул:

– Энлиль, мы вот тут думаем, а вдруг тут будущая мать твоих детей

– Дедушке отбейте. В космос. Тётя Антея по старой памяти организует день отнятия от груди.

– Ну, хватит.

Иштар возмутилась.

– Смотрите, как про дедушку сказали, весь напрягся…

– Власть это безумие, глядящее из наших глаз. – Рассеянно проговорил Энки. – А что я сегодня видел…

Девочки, однако, не заинтересовались.

– Пора спать, – зевая неприкрыто, оповестила Иштар военную девицу. – Пойдем, дорогая, расплетём косы, распустим корсеты и всласть начирикаемся как две сонные птички, выучившие новые слова.

– О ком, о ком?

– Например, об этом пуленепробиваемом.

Она обратилась к стоящему позади и улыбающемуся монаху:

– И почему, святой отец, если мы предназначены Абу-Решитом для жизни и страсти, нам так трудно просыпаться по утрам?

Монах, небольшой, жилистый и смуглый, внимательно взглянул на девушку. Глаза его, непонятного цвета, были до того умны, что излучали мысль, как осязаемое вещество. Нин, которая вернулась, потому что Энки захотелось посмотреть в восточное окно, вспомнила глаза существа с побережья.

Иштар с притворным смущением пробормотала:

– Быть может, с моей стороны дерзость обращаться к вам?

Монах, улыбаясь, отрицательно покачал головой, и блик свечи раздвоился на его золотых рожках, вбитых в бритый череп. Пергаментная кожа вокруг участков сочленения плоти и металла собралась складками.

– Знаете, леди… – сказал он очень низким и тихим голосом, – некоторые думают, что нас создал не Абу-Решит, а такие же грешные создания, как мы сами.

– Силы зла?

– О нет… ну, почему сразу… грешные, говорю.

– Ох, сударь… в смысле… ну, я удивлена. Вот наша Нин создаёт всяких созданий… так с ума со страху сойдёшь. Вы поверьте.

– Тавтология. – Заявил Энки.

– Чего?

– Создания… создаёт… – Авторитетно объяснял желающим Энки и прикусил кончик языка под взглядом Иштар. – Ой.

– И что же, святой отец, вот такие, как она?

Священник повернулся к Нин, та смутилась, милая девочка.

– Учёные, как дети. – Сказал он и его слова поднялись из глубины невысказанных мыслей как плавник акулы. – Всегда невинны и делают добро, ну, или зло. То, сё.

– Ну, это вылитый портрет нашего Энки. Дядюшка, что тебе мама в детстве говорила? Эй, Энлиль, что тётя Эри говорила?

Гостиная опустела, только камин и не думал гаснуть. Существа на ковре получили возможность порезвиться, но ничьё вдохновенное воображение не растолкало их.

Уборка помещения была оставлена на завтра. Как раз в этот момент Энлиль объяснял мачехе, провожая её в отведённое высокой гостье крыло дома:

– Тётя Эри, персонала у нас нет. Накладно.

– Кто будет пылесосить?

– Те, кто не пойдёт на работу.

– Я не пойду.

Энлиль улыбнулся, но поспешил убедить Эри, что гостям они пылесосить не позволят.

– Ах, да, – вспомнил он. – Завтра Девятый день. Кажется, это выходной.

Из чего Эри поняла, как относится к своему долгу её пасынок.

Толкнув дверь, Энлиль пропустил даму.

…Если в третий раз употребить слово «растерянность», то придётся признать, что Энки был растерян. Он сидел на подоконнике третьего этажа. Устроившись на корточках, он смотрел, как расходятся гости. Видел он и ореол лунного света вокруг затылка Нин. Она ушла.