– Я не дезертир! Я не виноват… Меня старшина послал… А там меня и взяли… Посчитали за дезертира. А старшина убит… Не дезертир я…

– Не ссы, соколик, – раздался в ответ другой, более низкий голос. – Тут виноватых нет. Я тоже из плена бежал, а меня вишь как приголубили. Не ссы, прорвемся. Так уж наши судьбы карты разложили… Тут ничего не поделаешь.

Старшина, все еще стоявший возле поверженного Рябова, прищуренными глазами оглядел строй, чтобы выбрать очередного провинившегося. Лейтенант Одареев строго прикрикнул:

– Разговорчики в строю!

Слово попросил начальник поезда. Майор, чуть выдвинувшись вперед, поправил фуражку и начал:

– Товарищи! Вы поедете с нашим поездом. Как вы видите и понимаете – это поезд специального назначения. Это санитарный поезд. Мы едем на фронт, к передовым позициям, где происходят жаркие боевые действия. И где нас ждут раненые бойцы… Но я вот что хочу сказать… По существу. Вагоны, что прицеплены к нашему поезду, не столь комфортны, как прочие пассажирские. Но там, тем не менее, есть нары, есть отхожие места и есть печурки… Хотя сейчас лето, и в них особой надобности нет… Но самое главное – в пути вы будете обеспечены довольно скромной, но горячей пищей. Просьба к вам: берегите оборудование вагонов. Не ломайте и не жгите построенные нары и перегородки. В этих вагонах с фронта будут перевозиться раненые. Помните об этом.

Капитан, в сопровождении которого прибыла для отправки группа штрафников, слова не попросил, а повернувшись к капитану Грачику, вынул из полевой сумки объемный пакет и произнес довольно громко:

– А вот вам все сопроводительные документы: здесь весь списочный состав убывающих на фронт, здесь заключения трибуналов – кому куда и на сколько. То есть – кому штрафбат, кому штрафные роты… Кому на месяц, кому на два, а кому на все три. Ну и… Прошу! – протянул он пакет Грачику.

Тот взял пакет и тут же передал его лейтенанту Одарееву со словами:

– Убери подальше. А сейчас делай поверку и в вагон. Пора выдвигаться.

– А вам, – повернулся капитан к Алексею, – вот эти документы. Вы их передадите подполковнику Смолякову – начальнику дивизионного отдела НКВД.

– Есть, передать документы подполковнику Смолякову, – взяв портфель, отрапортовал Алексей.

– И еще, – сказал капитан Грачик, вновь повернувшись лицом к шеренгам. – Этот артист, как его? Рябов? Боец Рябов, выйти из строя!

Попритихший, без былого удальства, Рябов сделал пару шагов вперед.

– Рядовой Рябов, объявляю вам два наряда вне очереди. Во-первых, за номер антихудожественной самодеятельности, во—вторых, за неуставное поведение в строю. Лейтенант Одареев, в случае, если эти два наряда не окажутся реализованными на пути следования группы до места, прошу передать командованию, в чье подчинение поступит рядовой Рябов, эти наложенные на него взыскания.

– Есть! – коротко ответил лейтенант.

И вот над пустынными путями Смычки разнеслись звуки поверки.

– Афанасьев… Я! Артюхов… Я! Бояринов… Я! Бабаян… Я! Карташов… Я!

Алексей, услышав эту фамилию, напрягся. «Да это же… – вдруг словно обожгла его память. – Да это же, похоже, он, тот самый охранник… Что с немцем тогда… Вот бедолага…». И, повернувшись в сторону шеренг, начал внимательно всматриваться в лица штрафников. „Ну точно, вот он“, – воскликнул про себя Алексей, встретив глазами знакомое лицо. – Вот ведь, не повезло парню из-за ерунды. И вроде бы и не виноват… Ну надо же!».

Отъезжающие заняли места в вагонах, паровоз дал протяжный гудок, оповещая всю Смычку, вплоть до привокзальной территории, о своем отъезде из Нижнеруднинска. Между путями остались стоять два капитана, старшина и четверо бойцов с винтовками и автоматами.