Планета ИФ. Книга 1 Владлен Немец
Все события и персонажи являются вымышленными, любое совпадение с реально живущими или когда-либо жившими людьми случайно.
Пролог. 1930-й год
Темна осенняя ночь. Особенно темно в предраcсветные часы, когда в домах погашен свет, а на улицах Города Русалки фонари горят только на перекрестках. Спят, умаявшись от трудов и повседневных забот, добрые люди. А чего бы им не спать? В двадцатом году побили великославов, потом приструнили и собственных пролетарцев. Присмирела разгромленная во Всемирной войне Аллемань. Грозно хранят покой Полонии ее стрелецкие и конные дивизии. Так почему же не гаснет свет в широких окнах кабинета главы государства, президента Адама Сокольского? Что беспокоит храброго воина и мудрого государственного деятеля?
Не до сна президенту молодого и в то же время одного из древнейших государств континента. Уж он то точно знает, что новая война не за горами. Конечно, премьер может кричать на сейме, что Полония могуча как никогда, что Великославия, эта дикая и темная страна, никогда не посмеет снова напасть на Полонию и нарушить договор о границах двадцать первого года, гарантами которого стали Альбион и Галлия.
Кривит душой Брек. Ему-то отлично известно, что ситуация в последние годы резко изменилась. Вплотную к границам Аллемани подползает мировой кризис. Не в силах теперешнему демократическому правительству с ним справиться. Кризис нужно пережить, перетерпеть. Но ведь вот беда – жива, ой как жива в памяти аллеманцев страшная послевоенная голодная пора! Призовут они правительство твердой руки. А Партия Национального Спасения во главе с её вождем Шиклем уже провозгласила программу решения всех проблем за счет соседей и внутренних врагов – плутократов и джервов. Да и теперешняя стотысячная армия этой страны состоит сплошь из офицеров и унтер-офицеров – бывших фронтовиков, и развернуть ее в миллионную за один год ничего не стоит. А промышленность Аллемани не полонийской чета: всем необходимым и на самом современной уровне обеспечит армию.
Вот и Великославия недавно провела на Малославии под древней столицей Щекивым показательные маневры. Одни авиадесантные дивизии чего стоят, а танков разных просто без числа. Железной рукой наводит порядок в стране избавившийся от соперников скрытный Джурга. Он, как бы невзначай, бросает фразы о несправедливости договоров, навязанных пролетарской республике империалистами, и прислушивается к реакции соседних стран. И всегда добавляет сакраментальную фразу «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим». Вроде бы успокаивает: Не нужна, мол, чужая земля. А если всё это сложить вместе, то получается, что своими он считает все земли, которые раньше входили в состав Империи, как например, Западная Малославия и Западная Белославия, отошедшие к теперешней Полонии по договору 1921 года. Да ведь и сама Полония тоже была частью Империи.
Не раз и не два делили хищники несчастную Полонию, и сейчас не прочь повторить. А чем им противостоять? Гонором, воспоминаниями о победоносной компании двадцатого года, театрализованными парадами конницы? Конечно, Альбион и Галлия друзья и союзники Полонии, но они не близко, и у них самих хлопот полон рот, так что вряд ли чем нибудь кроме сочувствия помогут. Да и сами страны Приянтарья и Полония тоже хороши: все друг к другу претензии предъявляют, норовят друг у друга кусок территории оторвать. Вспомнилась картинка из какого-то географического журнала: большая рыба пожирает малую, а та в это время заглатывает еще меньшую.
Куда податься бедной Полонии? Неужто опять по ней прокатятся черные годы оккупации? Не спится президенту Полонии: трудно, ох как трудно разгадывать будущее…
1913. Накануне Всемирной войны
Пал Палыч и Сергей
Павел Павлович улыбался, улыбался широко, душевно, подливал в бокал своему собеседнику, рекомендовал с большим знанием дела разные блюда, и говорил, говорил красиво, шутил тонко и остроумно – знаменитый адвокат был в ударе. Он просто очаровывал своим красноречием Сергея Костомарова, студента последнего курса механо-математического факультета столичного университета. Наконец, Павел Павлович перешел к тому, для чего, собственно и пригласил Сергея в этот роскошный ресторан.
– Сергей Сергеевич, а у меня, знаете ли, проблема. Дочка у меня единственная, Танечка. Нет, нет, вы не подумайте чего-нибудь такого, – поспешил добавить адвокат, увидев как насторожился Сергей, – речь идет о ее образовании. Математику любит очень, а здесь ей в университет не попасть. Списался я со своим клиентом из Горных Кантонов, да, да, у меня и там клиенты есть, так он порекомендовал университет в Люцерне – там, говорит, и математический факультет очень приличный, и девушек принимают.
– Это всё очень интересно, Павел Павлович, но чем я-то могу вам помочь? Порядков я тамошних не знаю, требования ихние к абитуриентам мне не известны.
– Обижаете, дорогой Сергей Сергеевич. И условия приема, и вступительные экзамены – всё это мне прислали. Я не прошу вас дать мне ответ сейчас. Я понимаю, нужно ознакомиться с программой и с будущей абитуриенткой. А что касается оплаты – сколько всего вы за год на репетициях зарабатываете – умножьте на два…
– Что-то многовато…
– Да ведь особые условия: требования незнакомые, опять же не ученик, а ученица, да и время поджимает – к будущему августу успеть нужно. И вам дополнительная нагрузка, защита диплома у вас, кажется, в июне, не так ли? Между прочим, у Тани дома свой кабинет большой, и вы можете там и своим дипломом заниматься. Это, наверное, удобнее, чем в общем зале в университете.
Так у семнадцатилетней Татьяны Павловны, выпускницы гимназии, появился репетитор, Сергей Сергеевич Костомаров, двадцати четырех лет отроду, дипломант механико-математического факультета столичного университета. К последнему курсу университета он успел более трех лет проработать на нескольких заводах. На основе приобретенного опыта Сергей написал небольшую монографию о способах oпределения износа оборудования для расчета амортизационных отчислений. Эта работа очень заинтересовала промышленников, а декан факультета сказал, что она может стать базой для вполне приличной диссертации.
Сергей уже полгода преподавал частным образом Танечке, то бишь Татьяне Павловне, основы математики и физики, готовя ее к поступлению в Люцернский университет, что в Горных Кантонах. И вот сегодня, когда Сергей уже было надевал плащ, чтобы отправиться к себе в Зажоры, где он проживал на квартире у вдовы погибшего еще в Оттоманскую компанию штаб-офицера, Павел Павлович его остановил, пригласил к себе в кабинет, и там сразу притсупил к делу: «Сергей Сергеевич, посмотрите на себя в зеркало, пожалуйста. Что вы там видите? Молчите? И правильно делаете, потому что ничего хорошего вы там не видите».
– Я что-то не совсем вас понимаю, Пал Палыч…
– А чего тут понимать? На вас же лица нет! Сколько времени вы на дорогу тратите? Не нужно, дорогой мой, я и сам все знаю: полтора часа до университета, потом полчаса к нам, а потом обратно полтора часа до дому. Итого три с половиной часа, если я хоть что-то понимаю в арифметике. А ведь вам диплом готовить надо. Так ведь недолго и ноги протянуть. Что люди обо мне скажут? Дескать заморил до смерти будущее светило науки!
– Вы правы, пожалуй. Но я вижу только один выход из положения… Жаль, конечно, не успел довести занятия с Татьяной Павловной…
– Даже и думать об этом не смейте! Вы меня, дорогой мой, не поняли. Я ведь что хочу вам предложить: поселяйтесь пока у нас. До университета рукой подать. А квартира у нас, сами знаете, большая: одних гостевых комнат четыре. В одной комнате у вас будет спальня, в другой – кабинет, а столоваться будем вместе.
– Право не знаю, Пал Палыч, все это как-то неожиданно. Да мне и не по карману.
– Насчет кармана не извольте беспокоиться – рассчитаетесь, когда ставку в университете получите. Да и я свою выгоду блюду: если у Татьяны вопросы по вашим домашним заданиям, она ночь не спит – переживает, а так сможет к вам обратиться. И у меня по моим корпоративным делам с промышленниками технические вопросы возникают. Так вы одним только этим свое проживание окупите. Соглашайтесь, чего там! И мне будет с кем рюмочку на сон грядущий опрокинуть, а то и дела обсудить. А Татьяне я скажу, чтоб она вам не слишком досаждала. Все, решено! А извозчика за вашими вещами я с утра пришлю, и с хозяйкой вашей обо всем договорюсь.
Очень скоро Сергей почувствовал себя своим человеком в этой дружной и веселой семье. Частенько по вечерам Пал Палыч, Анастасия Георгиевна, Таня и Сергей рассаживались в зале у камина, и начиналось обсуждение последних новостей, Таниных успехов, а с некоторых пор и дел, которые вел Пал Палыч. Он оказался прав: в вопросах, касающихся техники и производства, Сергей оказался очень полезным советчиком.
Однажды состоялся знаменательный разговор, запомнившийся Сергею на всю жизнь и даже в какой-то мере определивший его судьбу.
– Пал Палыч, если конечно это не секрет, скажите, почему вы хотите отправить Таню на учебу в Горные Кантоны? Насколько мне известно, в самой Великославии есть университеты, в которые женщин принимают.
– Вы задали очень актуальный вопрос, – после небольшой паузы, которая потребовалась для раскуривания сигары и обдумывания ответа, Пал Палыч продолжил, – и я скажу вам честно – еще месяца полтора-два назад я постарался бы уклониться от ответа на этот вопрос. Однако, сегодня я знаю вас достаточно, чтобы вам доверять. Не удивляйтесь, сейчас поймете, почему этот разговор доверительный. Так вот, дорогой Сергей Сергеевич, что я вам скажу, – Павел Павлович снова затянулся ароматной сигарой, – нам с вами на этой земле, я имею ввиду нашу обожаемую Великославию, места скоро не будет. Удивляетесь? Объясню. Просматривал я последнее время революционные брошюры, листовки – уж очень мне любопытно было понять, кого и к чему они зовут. Оказалось, зовут они пролетариат, то есть наших фабрично-заводских рабочих, и зовут они их к ниспровержению существующего строя и к созданию своего пр-р-р-ролетарского государства. Да ведь как зовут! «Пролетариям нечего терять кроме своих цепей, а приобрести они могут весь мир»; «Кто был ничем – тот станет всем». Улыбаетесь, Сергей Сергеевич, а зря. Я, как вам известно, не только адвокат, но и общественных обязанностей не чуждаюсь. Да-с, и состою при Государственном Совете в комиссии по быту и нравственности заводских рабочих. А потому регулярно посещаю столичные предприятия и места проживания заводских рабочих. Ужаснейшая, доложу я вам, картина. Начнем с работы. Заработок такой, что ни семьи толком не завести, ни себя хотя бы как-то обеспечить. В цехах темно, осенью сыро, зимой холодно, жарко и душно летом. Никакой вентиляции. Воды и то негде попить. Станки без ограждений. Если с тобой что случилось – на себя пеняй. Пенсии ни по возрасту, ни по инвалидности. Полная социальная незащищенность. А казармы, где семьи отделяются друг от друга и от холостых рабочих простынями на веревках, общественные умывальники и туалеты… А да что там! Вот вы сами как полагаете, чего можно ожидать от человека, у которого ничего нет ни сейчас, ни в будущем. Этого человека никто никогда не жалел, он никогда не читал хороших книг. Все, кто стоят хоть на одну ступеньку выше его по социальной лестнице, для него враги. А тут ему предлагают такие заманчивые лозунги! За ними он пойдет куда угодно! И грядет бунт, бунт рабов. Он сметет всё! А потом тем, кто их подымет на такой бунт, придется эту толпу усмирять, а усмирить ее можно будет только посредством жесточайшей диктатуры. Короче говоря, если все это вовремя не остановить, цивилизация погибнет, по крайней мере в нашей стране. Говорю с заводчиками, с депутатами законодательного собрания – они смеются: «Ничего мол страшного. Всегда, дескать, так было, и даже хуже бывало, и обходилось. Обойдется и теперь». А я, кажется, начинаю приобретать репутацию «красного». Вы ведь механик, не так ли? Вот если, например, гонять котел на пределе и без предохранительных клапанов, что будет? То-то и оно! А ведь рабочим есть с чем свою жизнь сравнивать: вон, на Западе, там рабочие многого добились, и живут как люди – тамошние хозяева поняли, что не стоит доводить людей до греха. Так что, как видите, пороха у нас в стране хватает, а за спичками дело не станет.
