В ту ночь Рада дала Чарген слово, что Зурал не обидит её и не воспользуется правом первой ночи, а сама она останется чистой, в том числе перед табором.

– Разве такое возможно? – нахмурилась Чарген, ощущая подвох.

– О, чайори, – пропела шувани, – в моих руках возможно многое. Поможешь мне, поможешь и самой себе.

– Я всё сделаю, – она согласилась. Не спорить же ей со старшей, в конце концов!

Рада взяла у Чарген несколько капель крови и прядь волос. И то, и другое она спрятала в карман платья, а после хитро улыбнулась и повелела ей ступать назад в табор и ни о чём не волноваться.

– Судьба всё знает, чайори, – приговаривала шувани. – Судьба обо всём позаботится.

Эти слова настолько успокоили душу Чарген, что она молча пошагала в табор и, кажется, впервые заснула без слёз. По табору прошёл слух, мол, загуляла девка, на что старейшины хмыкали и говорили: через сутки свадьба, а там и видно будет – загуляла или нет. Злые языки и без того болтали о Чарген всякое. Говорили, что она спала с барином, кутила, шатаясь по разным кабакам, что стелилась под ноги нищим гаджо и что барон совсем скоро опозорится, но мало кто верил подобным сплетням. Все прекрасно понимали: не будь Чарген девицей, давно бы сбежала или утопилась, не став соглашаться на прилюдный позор.

В ту ночь лес шумел особенно громко. Сухие листья пролетали мимо шатров, а иной раз вовсе оказывались внутри, и цыганки невольно поёживались от холодных волн. Самые языкастые и в этом усмотрели лихой знак, мол, вот, ветра воют перед свадьбой – значит, дело нечистое.

– Тьфу на твой язык, – шипели в ответ. – Как будто неясно, что там ворожба творится. Не зря ведь Рады нигде не видать.

– Дэвлалэ–дэвлалэ… Лишь бы всё было в порядке.

– А ты не каркай на ночь глядя! Лучше спи, а раз не спится – делом каким займись! Что, мало в Осколке неворованных куриц?!

К полночи редкие разговоры затихли. Табор погрузился в сон. Особенно громко посапывали цыганки, зная, что им вставать на рассвете, идти в деревню, а потом много и долго готовить, наряжать невесту, украшать шатёр Зурала и пировать целую ночь, приветствуя молодых.

I

I

. Ворожба под луной

1.

Кони бегали вокруг Мирчи, плескались в речке, обрызгивая его с ног до головы. Обычно он весело хохотал и жался то к одному, то к другому, но теперь все мысли занимала смуглая цыганочка, которая совсем недавно была невольницей. Нет, Мирча не любил её. Что там любить–то? Кожа, кости да злой взгляд. Такая ещё накинется волком, расцарапает всё лицо, дикарка. Он боялся другого – рождения сына.

Мирча не был дураком. С малолетства ему приходилось видеть, как отец вертелся вокруг цыганок, а после ходил грустный и поджимал губы. Нет, не плотских утех захотелось барону – Зурал отчего–то мечтал о ребёнке, ещё одном мальчишке. Видимо, не пришёлся Мирча ему по душе, не нравился крутым нравом, длинным носом и пылающей зеленью в очах. Даром что копия.

И женился наверняка потому, что не терял надежды на старости лет. Всё думал о том, как бы заменить нерадивого сына другим. Мирча опустил голову в речной поток. Вода остужала, помогала успокоиться и прийти в себя. Что он станет делать, если цыганочка – почти дитя! – родит барону сына?

Мирча зло усмехнулся. Даже если так, то будет потомок невольницы и чужачки. Табор не примет этого выродка, не позволит, чтобы над ними стоял тот, кто ниже по роду и крови. Другое дело – он, Мирча, сын Кхацы и Зурала, выросший при своих и с детства знавший все обычаи. Настоящий цыган, с бурлящей кровью и страстью к лошадям. Никто, кроме него, не сможет занять отцовское место.