– Ты действительно хотела сделать нечто подобное?

– Нет, вряд ли. Это было бы крайне проблематично.

– Тогда ты, наверное, хотела добиться того, чтобы тебя все боялись?

– Да. Может, не вполне осознанно, но чего-то подобного.

– И тебе было приятно, что тебя все сторонятся?

– Не столько приятно, сколько спокойно. Лучше, когда тебя боятся и обходят, чем издеваются над тобой.

– Но ведь ты же обрекла себя на одиночество.

– Спокойное одиночество, доктор. Даже, можно сказать, свободу! Теперь не я озиралась каждую секунду – как бы чего не случилось, а они… И как им это понравилось?! К тому же это продолжалось недолго. Вскоре в связи с этим случаем мою бабушку вызвали в школу затем, чтобы известить её, что я исключена. Бабушка быстро подыскала мне «подходящее место». Пожалуй, самый паршивый интернат. Там я и попыталась…

– Расскажи о своей бабушке, Алиса.

– Рассказывать особенно нечего. Как и всем остальным, ей на меня плевать. После смерти родителей она приставила ко мне на скорую руку найденную няньку и отправила в неприглядную квартиру, а когда я заартачилась с сочинением, сбагрила меня в интернат. Как думаете – люди могут навязать себе манеру поведения настолько сильно, что сами поверят, будто они такие гладенькие и хорошие? Уверена, что да. И бабуля моя как раз думает, что это возможно сделать, даже не напрягаясь.

– На этот вопрос я не могу дать точного ответа, но ты не права! Твоей бабушке не всё равно, что с тобой происходит. В том состоянии, в котором ты была после пожара в вашем доме… Она очень беспокоилась…

– Доктор Шортнер, если бы она за меня беспокоилась, то взяла бы под личную опеку в свой роскошный дом. А она подыскала самое отвратное жильё в районе, с кухней и ванной в одной комнате! Поначалу, даже после смерти родителей и сестры, она обо мне заботилась. Так, как считала нужным и достаточным. Однако вскоре она очень резко охладела ко мне, отреклась. Хотя, не будь её, я бы, наверное, изобразила сумасшествие или убила кого-то, чтобы не оказаться на улице. В этом смысле то, что она сделала, оказалось не так плохо. Пусть я одна, зато я свободна.

– Что ты имеешь в виду?

– Вас часто гнобили родители? Нет – не подумайте, будто я рада тому, что их у меня нет. Просто, судя по рассказам школьников, родители постоянно опекают, ограничивают или даже бьют своих детей. А я… Няня ко мне заходила три-четыре раза в неделю принести еды и приготовить что-нибудь. Я была предоставлена сама себе, и это было… хорошо. Я была свободной и сейчас свободна! Делаю что захочу. И, что странно, я не стала публичной девкой и не пропила своё имущество. Я читаю книги, серьёзные книги, не таскаюсь ночью по подворотням, ища опиум. Ведь на путь саморазрушения ступают лишь те, кому есть что терять. У меня с того дня ничего не осталось, кроме фамилии и формальной бабушки. Вот я сама и вступила на путь разума. Я – разумный и свободный человек! Этого я не променяю ни на периодические побои опекунов, ни на парня, который всё время так и норовит залезть тебе под юбку, а потом смыться. Скажите, разве это плохо?

– И всё же я не согласен с тобой.

– Скажете, что я не права?

Шортнер снял пенсне со своего носа:

– Отношения с мальчиками – это хорошо, а родители должны быть у всех.

– В мальчиках я не нахожу нужды, да и они во мне тоже… Но знаете, доктор, я невольно ловила себя на мысли: вот если бы родители и сестра вдруг вернулись, изменилась бы моя жизнь к лучшему? Мама, наверно, сразу стала бы меня вылизывать и прихорашивать, как кошка котёнка. Папа стал бы уговаривать меня встречаться с сыном его партнёра по работе – хилым уродцем или безмозглым, вонючим бугаём. А сестра стала бы выпроваживать меня из дому, чтобы я не мешала её «личной жизни». Даже и не знаю, хорошо ли мне было бы жить в нормальном мире? – В её голос вновь вклинились нотки дрожи. – Как думаете, то, что я сказала, ненормально?