Не успел остроухий открыть рта, его грудь со свистом пробила стрела.

Игон Эрн жил достаточно насыщенной и полноценной жизнью и на скуку никогда не жаловался. События ждали его за каждым углом, за каждым поворотом, с каждым принятым решением, верным оно было или только притворялось таковым. Чаще, конечно же, бывали хорошие дни. Случались дни и не слишком хорошие, такие, которые хотелось забыть, словно дурной сон.

Дни из разряда «хуже некуда» можно было пересчитать по пальцам. В такие дни всегда случались события, которые ввергали его в глубочайший шок и в странное, отвратительное чувство, будто земля под ногами исчезает.

Одним из таких дней был день рождения Пана несколько лет назад. В нем не было ничего особенного – брат опять напился. Особенность была в реакции тетушки. Она выхлопотала себе выходной, весь день возилась на кухне, приготовила кукурузный пирог, картофельную запеканку с мясом и брусничный морс, а из подвала достала баночку соленых огурчиков. Чего-чего, а кулинарного таланта ей было не занимать. Эрн, тогда еще сержант, освободился ближе к вечеру. Он закончил работу в патруле и направился в гости, неся с собой шелковый платок тетушке и новые туфли брату, которые изготовил на заказ господин Полевик. А еще Эрн нес с собой надежду. Уж сегодня-то, думал он, все будет иначе.

Именинника дома не оказалось – еще днем был отправлен на рынок за продуктами и задерживался. Почти час тетушка причитала о дороговизне платка, порхая вокруг Эрна с тарелками, а внутри гвардейца зрело чувство неладного.

Он хотел ошибиться, искренне хотел, просто обязан был ошибиться. Но надежда таяла с каждой минутой, а тревога, обратно пропорционально, росла.

Когда виновник торжества наконец появился на пороге, он дышал перегаром, способным воспламенить всю улицу, и никаких продуктов у него, разумеется, не было. Он нес нечленораздельную околесицу, отталкивая от себя тетушку, и, в довершение ко всему, его живот оказался не в состоянии переварить залитое в него количество алкоголя. Пана вырвало прямо на праздничный стол. Тетушка, не стесняясь в выражениях, несколько раз хлестанула пьяницу полотенцем. На этом терпению Игона Эрна наступил конец.

Он выволок брата из дома за шкирку и швырнул на лужайку, куда того снова вырвало. Эрн выругался, схватил его за волосы, протащил к бочке с водой и сунул его голову внутрь. Спустя несколько секунд – брат все-таки – он рывком вытащил его, кинул обратно на лужайку и несколько раз со всей силы пнул ногой в живот. Пан выл и наконец, вместе кашлем выдохнул из себя остатки. Тетушка перестала злиться и начала громко переживать за здоровье Пана, призывая Эрна остановиться. Ее истерические крики привлекли внимание ночного патруля, слишком удачно оказавшегося рядом, но гвардейцы, увидев сержантские нашивки на куртке офицера, не решились встревать.

– Этого, – Эрн, не слишком хорошо скрывая радость, кивнул коллегам, – в камеру. Я буду в штабе через час, и… – он отдышался. – Можете доложить капитану все, что видели. Всю ответственность беру на себя. Так и передайте.

Офицеры приняли приказ к исполнению.

– Постойте! – кричала тетушка глядя им, волочащим Пана, вслед. – Изверги, у него день рождения! Так же нельзя!

– Нельзя? – сержант Эрн воззрился на нее ошеломленными глазами. – НЕЛЬЗЯ?!

Он подошел к дверям дома и указал на праздничный стол, залитый тем, чем вывернуло брата:

– А так можно, тетушка?! – спросил племянник. – Вы его отправляли за продуктами на месяц вперед, и он все это пропил – так можно?! Вы из сил выбиваетесь, чтобы хоть как-то продержаться, а Пан на это все хотел… Хотел… – он несколько раз указал на воспоминания о празднике, не в силах подобрать нужное слово. От стоящего в доме запаха его самого начало тошнить. – Плевать он на это все хотел! Оглянитесь вокруг! Я поражаюсь Вашему терпению, ему вообще есть разумные пределы? Когда Вы уже перестанете сквозь пальцы смотреть на пьяные выходки и выгоните это отребье из дома?!