Ты не представляешь себе, как чудно было нестись на автомобиле по широкой Екатерининской дороге. Далеко-далеко видна безбрежная степь, уже скошенные поля пшеницы, местами еще в копнах. По дороге остановились раз у работавшей молотилки. Хозяин богатый мужик, хуторянин, охотно рассказывал нашим мужчинам о своем урожае. Дорога была дальняя, и мы где-то переночевали. Подъехали к Аскания Нова к вечеру. Это был настоящий оазис среди пустынной степи. Красивый дом, гостиница для приезжих, деревья, ручейки искусственного орошения, розы всех сортов и чудные цветы.
Переночевали и пошли смотреть зоологический сад. Каких только зверей тут не было: и бизоны, и гну, и зебры, и козочки и антилопы. Последние бегали на пространстве в несколько десятин, огороженном высоким частоколом. Большинство зверей были ручные. Подпрыгнул к нам и кенгуру, давал себя гладить и ел из рук. В окнах домов были клетки с канарейками, которые свободно вылетали в сад.
На обратном пути мы ночевали в гостинице. Пили утренний кофе. Какая-то незадачливая певица все повторяла трудный пассаж для вечернего концерта. Вдруг подошел один из Рогальских с испуганным лицом и сказал: «Германия объявила нам войну!» У всех вытянулись лица. Молодые Рогальские были военнообязанные. Спешно поехали домой: они – к себе – мы в Отраду… Миша был уже тогда выбранным мировым судьей, которые призыву не подлежали, но он все-таки должен был явиться в Новомосковск в призывной участок. Там он был признан негодным к военной службе из-за своих плоских ступней. Скоро приехал к нам его брат Георгий. Он только что окончил лицей и собирался идти на войну. По месту своего рождения и он должен был явиться в Новомосковск. Вернулся он оттуда какой-то растерянный: его забраковали. Мы были поражены – почему? Оказалось, по его росту он был слишком толстый и тяжелый. Расстроенный он спешно уехал в Петербург и там добровольцем вступил в Преображенский пехотный полк. Никола, другой брат твоего отца, стал работать в отделе земского Красного креста. Он не подлежал призыву по законам Российской Империи, потому что был на четыре года моложе своего старшего брата и считался как бы поддержкой своих родителей.
Мы продолжали жить в Отраде, посылали солдатам посылки на фронт, и получали в ответ от них трогательные письма. Осенью 14-го года поехали в Варшаву повидаться с Георгием. Там уже были и родители. Бабушка17 как попечительница Елизаветинской Общины сестер милосердия водила нас в госпитали для раненых. Я тогда была беременна тобой, Владимир, и мне было как-то ужасно неприятно видеть этих несчастных больных и раненых. Сердце сжималось от жалости, и было мне как-то особенно тошно. Раз приехала навещать раненых вел. княгиня Елизавета Федоровна, сестра Императрицы, и раздавала им свои фотографии. Дала и мне. Фотография эта всегда висела потом у меня в комнате. В Варшаве мы видели в первый раз в жизни аэроплан. Это был немецкий аэроплан. Он бросил одну бомбу на площадь и улетел, не причинив вреда.
Несмотря на войну, жизнь в Отраде текла как обычно. Ушедшие на войну рабочие были заменены военнопленными. Это были славяне австрийцы. Помню, как один из них, пастух, высвистывал на самодельной дудочке заунывные, красивые мелодии, вероятно Карпатских песен. Другой работал в саду, и мы с детьми любили с ним разговаривать. Мы хорошо понимали друг друга. Помню Ма