– Как это где? У тебя займу. Ты же сейчас при деньгах.

Повисла тяжёлая пауза. Лицо соседа переменило цвет с пьяно-багрового на испуганно-серый. Он затянулся ментоловой сигаретой так неистово, что враз спалил ароматный табак до самого фильтра. В четыре глотка осушил коньячный флакон. Швырнул пустую бутылку в рыхлый сугроб. И долго потом сверлил глазами овальную дырку в снегу, словно там ожидал обнаружить нужную сумму.

– Чувак, ты чего? – хлопнул я его по плечу, – я ведь отдам. Без базаров, ты ж меня знаешь.

– Я тоже думал, что отдам, когда занимал, – сипло промолвил Петруха и снова умолк, сжав побелевшие от напряжения скулы и продолжая внимательно рассматривать место упокоения коньячной бутылки.

– Ладно, расслабься, – бросил я примирительно, – будем считать, что это была неудачная шутка. Мне ли не знать, как тяжело эти бабки тебе достались. Ну, бывай, старик!

Я протянул уже руку прощаться, однако, сосед вцепился в мою ладонь и сжал её крепко, не давая освободиться. Лицо его снова налилось красным, и он опять смотрел мне прямо в глаза, не отводя напряжённого взгляда.

– Санёк, ты не думай – я не из тех, кто не помнит добра, – выпалил вдруг Петруха, продолжая держать меня за руку, – Полторы дам на товар. Триста на дорогу добавлю. Больше просто никак. Сможешь отдать – отдашь. Если не сможешь – забудь. Считай, что это подарок. Типа на Новый год.

**********

Продолжение истории Третьяка в изложении автора

Пекин

Перемены стучались в засиженную мухами дверь, обитую вспученным крашеным оргалитом. Закрывшись изнутри на щеколду, Третьяк подносил то и дело к самому носу тонкую пачку шершавых бумажек с портретами хитроватого деда в овальной рамке и с силой втягивал в ноздри дурманящий запах особой шершавой бумаги и типографской краски. Это был запах новой жизни. Вкусной еды. Дорогого пойла. Чистой одежды без заплаток и дыр. Удобной обуви из натуральной кожи. Запах цветного телевизора Тошиба и катушечного магнитофона Акаи. Возможно, так пахнет в салоне Тойоты Кроун, когда ты садишься за руль и поворачиваешь в замке ключ. Или.. Да нет же! И всё-таки.. Вдруг это запах собственной квартиры?

Даже себе самому боялся Саня признаться, как тосковала его душа в постоянно задавленном желании вырваться на свободу из тёмной, вонючей, обоссанной от чердака до подвала крысиной норы, в которую стремительно превращалась общага. Норы с постоянно текущей крышей, перемороженными батареями, быстро растущими горами мусора, окурков, шприцов и засыхающих экскрементов на лестницах и в коридорах. Третьяк испытывал странное чувство, будто среди непроглядного мрака впереди забрезжил слабый мерцающий свет.

Но как потратить с умом Петрухины деньги? Потратить и при этом не пролететь, как фанера над Парижем? Дураку было ясно – второго шанса не будет. Третьяку пришло на ум посетить новый рынок на Крюковской. Каждый знал, что крутые торговцы китайским товаром обосновались именно там. А вдруг получиться проследить, на чём сегодня можно подзаработать?

Стояли крещенские морозы. Поёживаясь от холода, народ обходил стороной редкие прилавки с кожаными изделиями. Обледеневшая кожа вставала колом. Плащи и куртки стукались друг о друга, как замороженные туши в рефрижераторе. Публика ломилась в очередь за китайскими шубами. Белка, норка, собака и рысь. Кошка, выдра, коза и барсук.. Все четвероногие, имевшие неосторожность обзавестись хоть каким-то плохоньким мехом, становились объектом пристального внимания сноровистых скорняков Поднебесной. Зверюшки умирали без счёта в страшных мучениях. Кабановские бабы согревались ворованным теплом чужих шкур. Торговки шубами, слюнявя чёрные пальцы в дутом золоте и подозрительно крупных камнях, только успевали шустро перелистывать толстенные пачки купюр.