Думал, протянем хоть как-то на те шевелюшки, что я на машину копил. Да только не тут-то было! Всё до последней копейки пропало в Сберкассе. Деньги просто сгорели, как те журналы в печурке. Осталась одна сберкнижка на память. По телеку умно растолковали, что, да к чему. Типа, так было надо. Чтобы нам всем не стало хуже. А куда уже хуже, если просто нечего жрать? Нинка ушла на четвёртый месяц кошмара..

– Жена? – уточнил Дроздов.

– Понятное дело, жена. Она самая. Свинтила, собака дикая, к бывшему комсоргу механосборочного цеха. Тот коммерсантом заделался – поставил фанерный ларёк с шоколадными батончиками на Привокзальной площади. Пошил пиджак малиновый, как положено. Обзавёлся японской тачкой. И уж от голода не страдал. Ужинал, падла, каждый день в ресторане «Турист». А я работяга по жизни. Вот и пытался всю зиму работу где-нибудь получить. Да получил только хрен по всей морде. Заводы один за другим закрывались. Все, кто хотели выжить, валом попёрли в торговлю. А кто не хотел торговать, те подались в криминал.

Торгаш, я знал всегда, с меня никакой. К тому же, пугал пример Петрухи – соседа по секции. Да-да – того, что в комнате ставил буржуйку. Он, бедолага, мечтал заработать бабла, подняться по жизни.. или хотя бы с голода ноги не протянуть. Занял штуку зелени на раскрутку, привёз из Китая мешок со шмотками и встал, как многие в эту пору, за прилавок на новом рынке. То ли товар оказался не тот, то ли сосед Петруха не имел к торговле нужных способностей, но только денег ему заработать не удалось. Никто не хотел покупать привезённое им тряпьё. Приходилось скидывать товар за бесценок, занимать по новой бабло, снова винтить по натоптанной челноками дороге в холодный город Харбин и покупать другое шмотьё. Но соседу, как нарочно, опять не везло – его товар по-прежнему спросом не пользовался. Возвращать долги вовремя Петруха не успевал. Оставалось только просить об отсрочке. А потом прятаться. Но его легко находили, ругали, пугали и даже пытались бить.

Пару раз пришлось самому вмешаться. Однажды я от души отоварил двух оборзевших уродов, вломившихся в нашу секцию. Долги долгами, но для чего же пугать ребёнка? Дело прошлое, драться мне было совсем не в облом. Ты же знаешь, я всегда был не прочь почесать кулаки. Особенно, если приму на грудь. В тот вечер я был конкретно навеселе. Ну, и отвязался по полной. Даже сломал кухонную табуретку о тупую башку одного из этих мудил. Петруха не уставал благодарить, рассыпаясь в любезностях :

– Санёк, теперь я твой должник до гробовой доски. Ты не думай – за мной по любому не заржавеет. Глядишь, и я тебе когда-нибудь пригожусь..

– Да ладно, чувак, – отвечал я ему без лишних соплей, – мы же соседи. Можно сказать, кенты. Мне от тебя ничего не нужно. Только лучше бы ты отдал поскорее людям лавэ. Если уркам твой долг продадут, я уже не смогу за тебя подписаться..

**********

Не знаю, как удалось изловчиться соседу, только долги он вскоре и вправду отдал. Охотиться за ним перестали. Разбогатеть, однако, Петрухе, было не суждено. Каждое утро с серьёзным видом сосед возил на рынок сумки с товаром. А его семья по-прежнему перебивалась с хлеба на воду. Ну, просто горе, а не торговля..

В вестибюле нашей общаги висел телефон-автомат. Он один уцелел каким-то чудом на всём районе. У других телефонов оборваны были трубки или отломаны диски. А те аппараты, что висели в железных будках, вместе с будками один за другим оказались на пунктах приёма металлолома. И только тот аппарат в общаге висит до сих пор. Целый и невредимый. Будто заговорённый. Я подбирал на улице выброшенные газеты и звонил из вестибюля по объявлениям. Несколько раз даже ездил на какие-то встречи. И всякий раз нарывался на криминал.