Они же поддерживали и вдохновляли меня своей молодостью, энтузиазмом и искренним желанием принять и постичь Премудрость Мира. И так же щедро делились со мной результатами своих творческих поисков и достижений.

Всегда радовал меня своими стихами Александр Ибрагимов.

Еще в 1980 году он переехал с женой Анной из Кемерово на Алтай в село Мульта. В то время рериховские подвижники создали в алтайском селе Чендек «Школу искусств», в которой Анна, каждый раз пересекая пешком Уймонскую долину, взялась преподавать уроки живописи. В январе 1981 года Саша, приехав в Новосибирск, привез свои новые, еще не напечатанные тогда поэмы: «Звезда в Звезде», триптих «Родина. Сын. Поле Куликово» и цикл стихов.

А в мае состоялась встреча с Анной Ибрагимовой. В этот раз она была особенно светла, открыта и радостна. С интересом рассматривал я эскизы ее новых картин.

Ранее намеченная нами тема «Я и Господь единое есть», из сферы замыслов легла на бумагу, обрела зримость, форму и убедительность. Особенно хорошо звучали в этом контексте ее картины «Любовь», «Женское начало», «Дарение», «Дар Христа». Нежность красок и нежность образов особенно одухотворяли лица, звучащие на зов Беспредельности.

Много неожиданного рождала талантливая рука Анны. Конечно же, было обсуждение эскизов и беседа от сердца к сердцу. Быстро промелькнули во времени несколько дней нашего общения. И память сохранила надолго взаимопонимание и взаимотворчество.

«Между всеми расстояние – любовь», – философски подытожила Анна нашу встречу. В дневнике же она писала:

«Теперь я сама – только сама должна очищать сердце, чтобы улавливать знаки Высшего повсюду. Благодарна всем, кто шел в эти годы рядом зримо и незримо и за уроки через них…».

Вскоре я получил от нее и несколько писем:

«Бесконечно тянутся нити, словно золотистые паутинки, соединяющие наши души. Приедешь – будут гореть свечи, светиться сердца. Свято чувство! Прими меня, Господи!..» (апрель 1981).

«Думаю обо всех с любовью. Чувствую твои посылки помощи сердцем – благодарю тебя! – писала она. – Сегодня рисовала «Течение сознания». Так ведь и есть на листе – гармония. Еще начала «Раковину вечного времени». Через тело время, как вода, принимает свою форму – и восхождение, и нисхождение…» (август 1981).

Наши дискуссии с Анной и Сашей часто касались вопросов существования сил добра и зла.

– Если и есть силы зла, – говорил Саша, – то лишь как результат человеческого невежества, и зло не может распространяться за пределы планеты.

– Человеческое невежество, конечно же, мощный фактор, задерживающий наше продвижение по пути эволюции, но есть факторы и надземного плана, мешающие нам двигаться по этому пути более целенаправленно и плодотворно. В Живой Этике, – уточнял я, – есть весьма ясные на этот счет строки:

«Закрытие глаз на существующее зло и на его породителя низвергает человека еще ниже… Если бы открыть кажущееся стройным существование, то каждый дух ужаснулся бы разложению основ… Человеческое разумение не постигает, что разложение на духовном плане гораздо мощнее, нежели на физическом. Перевес сил разрушения несомненен, но трансмутация духа и очищение пространства и человечества дадут новое предопределение» (ЖЭ).

Несколько месяцев спустя я узнал, что в сентябре Саша и Анна, временно покинув Алтай, вернулись в Кемерово – ждала Анна ребенка. На этот раз они хотели сына. В ноябре уже с «животиком» Анна еще раз приезжала в Новосибирск. Смотрели ее новые акварели: «Шестикрылое пространство», «Танец Искры Божественной». Особенно мне понравилась очень пластичная и вдохновенная картина «Прими меня, Господи». Хороша была и акварель «Купель Господа», посвященная дочери. И на душе Анны снова было легко и радостно, после некоторого периода упаднических настроений, возникших в связи с алтайскими проблемами. Дело в том, что Алтай не принимал «чужаков». Быт алтайцев был весьма и весьма далек от тех духовных высот, на которые хотели «поднять» их молодые и интеллигентные подвижники. И первое «хождение в народ» постепенно утрачивало свой первоначальный душевный подъем и желание биться «головой о стену».