– Служи, как умеешь. Умей отречься… И жди…

Странно, правда? Он сказал мне «жди», как тому галилеянину. Он, видно, многим так говорил, ведь он считает себя только предтечей кого-то другого. Но слов «умей отречься» я и вовсе не понимаю. От чего я должен отречься? От службы Всевышнему? Покуда я жив, я не отрекусь от этого никогда.

Мягкая и теплая речная вода потекла у меня по плечам. Иоанн говорит, что она очищает, но мне показалось, что, напротив, пачкает и обволакивает грязью. Пристыженный своим поступком, я смешался с толпой.

Тебе, Юстус, наверное, смешно, что я позволил себя выкупать вместе с мытарями и распутницами. Мне не хотелось возвращаться к своим, да, к счастью, они куда-то исчезли. Я нашел укрытие в прибрежных кустах и, усевшись на землю, стал размышлять о своем глупом поступке. Что толку в этом очищении, если взамен я не получил даже обещания относительно здоровья Руфи? Но Иоанн, оказывается, никого не лечит и прогоняет тех, кто приносит к нему больных. «Мое время коротко, – обычно говорит он. – Мое дело – готовить Ему путь. Когда Он придет…» И снова смотрит поверх голов. Итак, я выкупался в Иордане понапрасну, утешаясь мыслью, что каждому из нас порой случается совершать бессмысленные поступки.

Я просидел у реки целый день. В Иерусалиме, по всей вероятности, было холодно: отсюда видно, что над иудейскими горами нависли тяжелые тучи. А здесь – душно и влажно, и кусты стоят в полном цвету. Но была и другая причина, почему я не спешил возвращаться в город: там Руфь, и хотя я люблю ее и на все готов ради ее выздоровления, мне все труднее смотреть на нее. Ее болезнь уже стала моей болезнью…

Снова наступил вечер, и Иоанн перестал крестить. Как и вчера, народ рассеялся по берегу. Разгорались костры, торговцы громко нахваливали свои оладьи, рыбу, фрукты, а также молодое вино в глиняных кувшинах. Неподалеку я заметил группу галилеян, которыми верховодил тот самый рослый рыбак. Впрочем, все они похожи на рыбаков. Они уселись вокруг костра, прочли молитвы и принялись за еду, оживленно беседуя. Мой рыбак бубнил что-то низким раскатистым голосом. В кругу своих он вовсе не был робок, а, напротив, выглядел даже чересчур дерзким. Не молчали и остальные. Мое внимание привлекло освещенное блеском костра по-девичьи красивое лицо юноши. Этот говорил мало и тихо. Я услыхал, как он обратился к человеку, сидевшему ко мне спиной: «Я не видел тебя около пророка, Нафанаил…» Я не слышал, что тот ответил, а видел только, как он указал на высокую смоковницу, растущую неподалеку от берега. «Вечно ты мечтаешь», – с улыбкой заметил юноша. О чем такие люди могут мечтать? О новой лодке, о новой сети, о лишней паре динариев, о девушке, наконец? Тут Симон (так звали рослого рыбака) произнес: «Это не мечты. Пророк Иоанн ясно сказал, что Он вот-вот придет. Велел ждать…» Представь себе, они рассуждают об этом Ком-то, как о человеке, который того и гляди появится из-за кустов. Я стал прислушиваться, так как меня забавлял их разговор. «А какой Он будет?» – перебил кто-то из них. «Что значит, какой? – засмеялся Симон. – Он будет Мессией. Он придет в доспехах, с мечом, окруженный войском… Или прискачет на коне, как римские центурионы». – «И начнется война? Как ты думаешь, Симон?» – «Кто знает? Может, и без этого обойдется. Может, при Его появлении все само собой рухнет». – «А как же мы?» – «Мы пойдем за Ним!» – горячо воскликнул Симон. Рядом кто-то искренне и простодушно засмеялся. «А такие, как мы, будут Ему нужны?» – «Ну, а ты как думаешь, Иоанн?» – спросили по-девичьи красивого парня. «Я думаю, – произнес он так же медленно и спокойно, – что хотя мы всего-навсего бедняки и грешники, мы будем Ему служить. Даже если Он нас и не заметит. Праведное это дело служить Мессии, пусть хоть издали…»