Но не подумай что я тёмным суевериям поддался тем более ФЗУ закончил и ещё коммунист и должен быть сознательный. Просто я веду к тому рассказ про Тоньку что есть во мне твёрдая вера в силу воли человека которая не только горы может двигать и гидростанции строить. Например если я очень хочу как электрический заряд через вот эти письма свою любовь тебе передать то значит это должно получиться. И все мои мысли чтоб тебе передались как я скучаю и тоскую. И чтобы ты верной оставалась и понимала как мне бывает трудно хоть я и не жалуюсь а выполняю свой священный долг. Поскольку эти листки бумаги как бы часть меня самого и отпечатки моей личности понимаешь? Ничего здесь от суеверий нет просто одно большое желание.

Вобщето не думай я свой моральный уровень поддерживаю как положено и не падаю духом. Мужики про меня даже шутки разные шутят и насмешничают что я стараюсь быть таким правильным а того не понимают что на самом деле мне и стараться то не надо я такой какой есть. А вчера мы с Насаевым ходили на охоту. Насаев северного народа наподобие чукчи. Говорил что со ста метров белке в глаз бьёт без промаха а мы не верили и смеялись. Не знаю как насчёт белки но зайца он с одного раза подстрелил. Правда от головы ничего не осталось винтовка всётаки на человека рассчитана а не зайца. Но ничего весь наш расчёт наелся от пуза а то надоела полевая кухня.

Вот пока писал это письмо нас построили и прочитали Приказ ночью менять позиции и думаю начнётся наконец большое дело. Хотя об этом больше ничего тебе рассказывать не имею права потому что военная тайна не шуточки сама понимаешь. Но я рад что больше не будем стоять на месте. Потому что стоишь на месте и расслабляешься а чтобы не терять бдительность и дисциплину надо непрерывно бить фашистскую мразь и гнать её до самого логова. Чтобы скорее закончить войну и вернуться к своим Жёнам и Матерям. Поэтому больше писать нет времени. Прими мой сердечный крепкий поцелуй.

С приветом из Действующей Красной Армии твой А. 16 августа 1944 года».

***

Чтение настолько захватило Андрея, что он забыл, где находится. События почти шестидесятилетней давности с каждой минутой становились более яркими, выпуклыми, ощутимыми – будто всё происходило с ним самим. Будто его душа на время переселилась в тело этого Неизвестного Солдата.

Неизвестного?

Ну конечно же, ведь Андрей не знал даже его имени. Не знала и Ксана. Да и её родителям вряд ли оно было известно. Что могло означать это – приписанное в конце – торопливое «А»? Алексей? Антон? Андрей? Анатолий? Возможно, это вообще не имя – это могла быть и фамилия. Впрочем, подобная необозначенность только приближала к Неизвестному Солдату. Потому что дело не в деталях, не в случайных ярлыках и даже не в каких-то незначительных внешних сходствах и расхождениях, это наносное, как пыль на сапогах, которую легко стряхнуть, не утруждая себя мыслями о ней; главное – легко угадываемое чувство ожидания и та недосказанная тоска, которая незримо наполняла воздух, проникала в лёгкие с каждым вздохом, вливалась в давление атмосферного столба, многократно его умножая. Это было ему настолько знакомо! Словно он вернулся в собственное прошлое после неразборчиво-суматошного сна, после долгой обманчивой дороги в ином, спокойном и неправдоподобном мире, который существует лишь в воображении, чтобы манить и обещать.

***

Манить и обещать.

Это свойственно всему, что связано с мирной жизнью – когда ты находишься на войне.

Там слишком многое меняется. И ты достаточно быстро понимаешь, что нельзя верить не только воспоминаниям, но и тем чувствам, которые сопровождали тебя в гражданской жизни – а они периодически всплывают, подобно фантомным болям, что поделать, они настойчивы, неотступны и почти неизлечимы. Во всяком случае, с ними чрезвычайно трудно бороться.