Для молодых оно скажется на них сперва незаметно. Поскольку это всего лишь восстановление израсходованного конца записи и наращивание бессмысленного запасного текста подлиннее. Это обнаружится позднее, когда окажется, что этот человек начнет стариться позже обычного. И тут тоже есть ограничение: бессмысленных страниц не может очень много быть, а то книга будет слишком долго перелистываться, и все нужные вещества будут очень долго готовиться. Нельзя, скажем, подклеить пустых страниц вдвое больше, чем обычно. Но все-таки жизнь можно продлить довольно надолго. А если эту починку книги повторять много раз, то и очень надолго.

Для глубоких стариков эта процедура почти бесполезна. У них уже потеряно много полезных рецептов, восстановить удастся только частично, вот разве что тоже удастся нарастить новый запасной хвост книги, так что они надолго застрянут в своем старческом состоянии. Но, поскольку у них уже не хватает производства многих нужных веществ, им угрожают многие болезни, от которых это восстановление рецепта не предохраняет.

Лучше всего это лечение, не на самого человека направленное, а на эту его невидимую книгу рецептов, действует на людей пожилых, в самом начале старости. У них, кроме того же хвоста наращивания и, тем самым, дальнейшего старения откладывания, удается восстановить много ценного текста, так что они, по мере восстановления в теле запасов соответствующих нужных веществ, на глазах молодеют. Восстанавливается гибкость суставов, сила мышц и упругость кожи, скорость и точность движений, зоркость зрения, ясность ума, звучность голоса и острота слуха – все таким становится, каким в молодости было. Привычка может заставить такого бывшего старика осторожно двигаться, как бы в ожидании, что старость в любой момент вернется, и эта привычка может так полностью его и не оставить. Но старость вернется не скоро. Особенно – если книгу рецептов время от времени снова чинить.

Что касается уничтожения вредных очень-очень мелких паразитов – тоже невидимых из-за своей мелкости, но вызывающих болезни, которое доктор обеззараживанием назвал, – то его он тоже в первый же день сделал, когда его дракон нас в водоем уронил. Так что, когда он говорил, что для того он нас туда и уронил, он нам не лгал. Хотя и не сказал всей правды.

Все это я рассказала фий Тес. Но она мне, по-моему, не поверила, много не поняла, и все неправильно истолковала.

А я это истолковываю так, что если доктор даже и задумается, как бы меня наказать, то ему жалко своих трудов по починке моей «книги рецептов». И замыслов на мой счет – зачем-то он же меня учил? И про электрон, откуда он берется, обещал когда-нибудь рассказать, и я не премину об этом напомнить! Так что, авось, не так уж сильно накажет.

Должно же ему быть жалко если не меня, так своих усилий по моему спасению?

Кстати! Я же ему сказала про Агнес Бернауэр… кажется, что-то насчет того, что он, похоже, взялся не за свое дело – продолжать наказание, назначенное инквизицией, вот как, вопреки обычаю, утопили-таки несчастную, когда она выплыла в первый раз. И тут он мне сказал, что насчет нее я могу быть спокойна. Когда ее второй раз утопили, он ее спас. Я аж забыла, что мне же надо его разжалобить и стала расспрашивать. Хотя, кажется, ему это как раз больше понравилось. Так что все к лучшему.

– Как?! – воскликнула я в изумлении.

– Очень просто, притащил под водой водолазный колокол и ее туда подтолкнул. Для этого даже не нужен дракон. Думал, подождем, и можно будет из Дуная потихоньку вылезти. Тогда только одеть ее, коня дать и к мужу направить. Но вижу: толпа что-то не расходится, Агнес трясется, как бы насмерть не простудилась. Да и с состоянием души плоховато. Пришлось все-таки на драконе в замок привезти.