А что касается того, что я ему неправду говорю, то есть пишу, так он первый начал, я вам про это писала. Да, мы договорились, что он будет первым читать мои письма к вам, еще до вас, и было понятно, что имеется в виду – в дальнейшем вам отдавать. А он отказался. Формально он прав – он их читает первым, как договаривались, а затем отдает своим братьям-доминиканцам. Насчет того, кто читает вторым, сказано не было, это только я думала, что это очевидно, поскольку эта поправка заменяет начальное положение, при котором он читает вторым, а первыми – вы. А раз сказано не было, он, понятно, толкует в свою пользу. Но только за этим договором был еще один: пока я его слушаюсь, вам никакого ущерба от инков не будет. А вот теперь вопрос: откуда я знаю, что он этот договор выполняет, если я от вас писем не получаю. А? Это значит, я должна ему доверять. А как же ему, казуисту, доверять, когда он договор так ловко в свою пользу перевернул? Никак. Вот и приходится вести себя соответственно. То есть не совсем честно. По его же примеру.

Кстати! Когда я написала, что вам здорово получилось задвинуть брательника (речь шла о том, как он смотрел строящийся дом и выглядел круглым идиотом), оказалось, что вы опасались, что я его, наоборот, пожалею или за него на вас обижусь, в силу уважения к тому, что «у нас были отношения». Ха! Отношения! Попробовала бы я отказаться! Это был единственный способ его не злить. Я думала, вы давно догадались, что я опасаюсь написать такое открыто.

Ну ладно. Это все присказка, а вот и сказка.

Когда доктору Акону показалось, что для меня прошло достаточно времени в переживаниях и гаданиях, насколько он зол на меня, он пришел за письмом. А я только письмо Клоду написать успела, причем, кстати, ни слова лжи в нем нет – тогда я еще не знала, чем дело кончится. И вот входит он – а вид у меня был – будьте спокойны – до ужаса подавленный и испуганный. Все-таки я у вас не такая уж дурочка. И сказал он так.

– Ты, Юлия, девушка азартная. Давай поспорим. Я сейчас не буду тебя наказывать за участие в заговоре. Вообще никак. Но за это ты должна со мной поспорить.

Он подождал, и я изобразила, что себя не помню от радости, но боюсь ее высказывать – ведь в его словах отчетливо слышалось какое-то "но", что-то он вроде хотел от меня потребовать не очень для меня приятное. Значит, спор, который он хотел мне навязать, похоже, проигрышный, в какой я добровольно ни за какие коврижки бы не ввязалась. Или решил еще немного попугать. Так что я изобразила осторожную радость пополам с опасениями. Кажется, его мое выражение лица удовлетворило. А вот откуда он узнал, что я азартная? Надо в дальнейшем обдумать! Я и впрямь азартна, каюсь, но стараюсь, вообще-то, этого не показывать.

– А дальше, – продолжал он, – мы с тобой посмотрим, кто кого. Предлагаю пари.

– На что спорим? – обрадовалась я. И тут же прикусила язык и про себя отругала себя за нетерпение. Не должна была я так быстро начинать радоваться – как бы он не догадался, что я только изображала испуг! В самом деле, он насторожился, но я поспешно сделала вид, что боюсь его хмурой мины, даже отшатнулась, и Тенкутли успокоился.

– Не на что-то, а на интерес, – сказал он. – Если я окажусь сильнее твоего любимого инка…

Тут я несколько выпала из разговора и немного пропустила мимо ушей, что он говорил дальше. Нет, откуда он узнал?! Почему не "любимых инков", а "любимого инка"? Это ведь совсем не одно и то же, я надеюсь, мне не придется вам объяснять разницу. Я ему про Клода ничего не говорила! Только про инков вообще. А он все, гад ползучий, знает!.. Вернее, гад летучий. Тут я увидела, что он на меня смотрит уже молча – заметил, что я его не слушаю. Совсем плохо! Вдруг он и сам не понял бы, что сказал что-то для меня важное, а я застываю, как жена Лота. Ну да что уж теперь. Зато он будет похуже думать о моих способностях к заговорам, и получше – о своем умении те заговоры разгадывать. А это для меня ужасно полезно! Уж если, видать, не удается попасть под арест и отсидеться в тенечке.