Не знаю, ходил ты на площадь, а если и ходил, так ведь до площади я не доехала. Как раз она показалась в конце улицы, я даже увидела городские часы, стрелка которых не дошла до семи часов чуть меньше, чем на одну двенадцатую часа – наверное, на пятнадцатую. А поджигать костер должны были в восемь, значит, еще час и чуть-чуть, чтобы отвязать от телеги и привязать к столбу, и на зачитывание приговора, и молитвы будут, и их будет много, поняла я. А я уже устала и почти висела на поперечной перекладине в середине телеги, к каковой перекладине была привязана за руки. Причем не в одном месте, а так, что руки раскинуты вдоль перекладины, и привязаны каждая в трех местах: запястье, локоть и плечо. Висеть таким образом очень болезненно; хотя мои ноги стояли на дне телеги и, следовательно, это не было висением в полном смысле слова. Моя поза мне напомнила о Распятии, что, конечно, лестно. А моим тюремщикам – видимо, нет. Или, если напомнила (все-таки инквизиторы – по большей части доминиканцы, а многие доминиканцы – знающие теологи; а тут и теологом не надо быть, ребенок бы увидел сходство), то, значит, они не считали толпу способной на такой полет воображения, или, скорее, им это было безразлично. Не очень умно не обращать внимания на мнение толпы, но не буду же я им подсказывать?

Говорят, когда куда-то едешь, время как будто растягивается. Тем более, если дорога нелегкая. Сама я такое неоднократно испытывала, и верхом, и в карете. А тут – хуже дороги не бывает, и я совершенно из сил выбилась – но к ее окончанию совсем не стремилась и не ждала его как окончания мучений! Может, ждут те, кого пытают? Известно ведь, что ведьме – к счастью, ко мне это правило не применили – перед костром положен день пыток, предназначенных уже скорее для наказания, чем для покаяния. Может, это не наказание, а средство для того, чтобы облегчить расставание с этим миром? Но что-то мне подсказывает, что какой ведьме ни предложи рвать грудь раскаленными щипцами, чтобы довести до безразличия перед сожжением – она добровольно не согласится. Так что если такой эффект имеет место, он не запланирован, а пытки – как раз для толпы. На этот раз толпе не так повезло.

Когда телега отъехала от тюрьмы, она сначала направилась на окраины Труа. Кажется, по окраинам она объехала чуть ли не весь город; видимо, таков заведенный порядок, от которого и на сей раз устроители зрелища ни в чем не хотели отступать. Так что у меня было много времени на раздумья. Например, на такие.

В сущности, любой человек может умереть внезапно в любой момент от какой-нибудь случайности. Камень кто-нибудь из толпы метнет – и готово. Ну, эти не добрасывают. Вот, опять далеко. Но даже не на моем месте – идешь по улице, а тут кирпич с крыши упадет. Не надо даже кирпича, достаточно плохо пригнуться при входе в низкий дверной проем и удариться лбом о притолоку[20]. Это, конечно, не для осторожных людей, вроде нашего короля[21]… Каждый знает в своем окружении примеры таких смертоносных случайностей и должен понимать, что не защищен от них. Но почему-то обычно о них не думает. Христианин же, сверх того, знает, что в любой день и час может настать конец вообще всему миру и должен поэтому по возможности всегда быть готовым к этому. Недаром Иисус на вопрос учеников на горе Елеонской, когда это будет, отвечал, что о том дне и часе никто не знает, даже Ангелы небесные, но только один Отец, и что он придет, когда никто не ждет.

Между прочим, это означает, что все предсказатели близкого конца света, которые говорят, что знают, когда он наступит – еретики. Они либо претендуют на знание, которого Иисус даже своим ближним ученикам запретил искать, либо не читали Евангелия, либо читали и пытаются использовать его против Бога: если, де, сказано, что Страшный суд будет, когда никто не ждет, а предсказатель ждет как раз сейчас – значит, сейчас ничего не будет! И для того его и предсказывают, чтобы отвратить его.