Как я уже писал, предложение я сделал еще в феврале, при встрече в 52-й школе, когда твоя наставница, в шутку или всерьез, сказала, что летом ты выходишь замуж. После краткого замешательства – хорошо, что не умопомешательства! – я велел полкам отойти на запасные позиции, произвел перегруппировку войск, подтянул обозы, и затем, как только стало ясно, что все это еще «вилами на воде писано», решительно пошел в наступление, предложив тебе руку и сердце.

Несмотря на то, что все это выглядело весьма необычно, предложение было сделано всерьез. Ты сказала, что надо подумать, и я, понимая, что мало у кого это случается вот так, на первом свидании, отнесся к твоим словам с пониманием и стал ждать ответа. Однако шли дни и недели, а ты молчала. Наступила весна. Я познакомил тебя со своими родителями, ты меня – со своими, но по-прежнему молчала. Мы впервые поцеловались и стали встречаться уже не раз в неделю, а почти ежедневно, но ты все также не спешила с ответом.

Между тем, приблизилось лето, когда, если верить твоей наставнице, все должно было решиться, и я дерзнул напомнить о своем предложении, но в ответ снова услышал:

– Надо подумать.

Увидев мою расстроенную физиономию, ты улыбнулась и, как-то особенно ласково, по-матерински, произнесла:

– Можно я отвечу через неделю?

– Ну, что же! Лучше маленькое что-то, чем большое ничего, – подумал я и постарался сделать понимающий вид, какой бывает у домашнего питомца, когда хозяин отказывается с ним погулять.

К счастью, молодость отходчива, а любовь понятлива. Вскоре я понял, насколько, с твоей стороны, это было верно.

– Глупец! Ботаник! – ругал я себя. – Разве можно делать столь судьбоносное предложение так буднично? Как будто я предлагал не руку и сердце, а рожок мороженого. Только бы Ирина не обиделась!

Но ты не обиделась, а у меня созрел план, с помощью которого я надеялся не только исправить свою ошибку, но и услышать желанный ответ. Я пригласил тебя в поход, где на берегу реки Быстрицы, сидя у костра, ночью, под звездным небом, повторил свое предложение и, наконец, услышал, что ты согласна выйти за меня замуж. Скрепив эти слова поцелуем, мы решили, не мешкая, известить о наших планах родителей и подать заявление в ЗАГС.

Реакции папы я не помню, а вот моя мама, врач-невропатолог с тридцатилетним стажем, удивила и даже немного озадачила. Внимательно, выслушав меня, она неожиданно перекрестилась и воскликнула: «Слава Богу! Наконец! А то я думала, что ты никогда не женишься». Почему? Это так и осталось для меня загадкой. Да и ладно! Главное, что все обрадовались нашему решению.

Если не ошибаюсь, в поход мы ходили 3 и 4 июня, которые в 1989 году пришлись на субботу и воскресенье, а в ЗАГС пошли на следующий день 5 июня, забыв, что по понедельникам он не работает. Но мы ничуть не расстроились. «Это даже прикольно, – шутили мы. – Пошли подавать заявление, а ЗАГС закрыт. Потом будем об этом вспоминать, да еще расскажем нашим детям!».

Помниться, только мы отошли от дверей Дворца бракосочетания, как в небе что-то сверкнуло, грохнуло, и начался такой ливень, какого – ни до, ни после этого – больше я никогда не видел. Вряд ли его можно описать хрестоматийной фразой «дождь лил как из ведра». Это было самое настоящее светопреставление! Вода по улице Московской лилась под уклон столь могучим потоком, что, в ожидании автобуса, нам пришлось залезть на скамейку, иначе ноги были бы сырыми по самые уши. Впрочем, так и произошло. Домой мы пришли совершенно мокрыми, но счастливыми и ничуть не жалели о том, что ЗАГС встретил нас закрытыми дверями. Все это было похоже на сцену из старого итальянского фильма о любви, и, порой, мне даже казалось, что фоном звучит музыка. С той разницей, что все это происходило не на экране, а в жизни. Теперь я знаю – так выглядит счастье.