Зал, проявившийся сквозь дупло двери, наполнен светом. Вздрогнули от сквозняка свечи. Высокие готические своды, витражи на окнах. За окнами бушует гроза. Гром пытается проникнуть внутрь. Дребезжат разноцветные стекла, дрожат кубки на столе в центре зала, тревожно шелестят, покрытые кабалистическими знаками, гобелены на стенах, раскачиваются неугомонные канделябры.
Человек (или нет, – а почему мне так показалось?), сидящий во главе стола, встает и, приветливо улыбаясь, начинает приближаться ко мне. На нем тяжелые парчовые одежды, толстая золотая цепь с медальоном и корона на голове. Король какого царства? Похоже, меня ждали.
Подойдя ближе, он, полуобняв меня за плечи, приглашает к столу, где я занимаю его место на массивном золотом троне.
Бывший король произносит здравицу и водружает корону на мою голову. Гости встают и поднимают кубки. Странны их одежды. Костюмы всех времен и народов, начиная от хитонов, заканчивая глянцевыми смокингами. На шею вешают медальон. Не понимая происходящего, но сознавая абсурдную торжественность момента, я поднимаю кубок. Подношу его к губам. Успеваю распробовать теплый солоноватый вкус крови прежде, чем доброжелательное лицо экс-короля искажается злобной усмешкой. Успеваю расслышать высокомерно-издевательский хохот гостей прежде, чем трон вспыхивает огнем.
Зал озаряется вспышкой молнии, заставившей померкнуть свечи. Гром, вначале воркуя где-то вдали, приближаясь, наращивает мощь до рева взлетающего самолета. Разом взрываются все стекла разноцветными брызгами в лицо. Гаснут свечи от мокрого вихря, ворвавшегося в зал. Кубок падает из рук, по пути обагряя белую рубашку, и больно бьет по ноге.
Просыпаюсь. Подушка и одеяло залиты красным. Болит нога. Я готов закричать от осознания реальности произошедшего, но окончательно просыпаюсь, поняв, что это была лишь пересадочная станция в двухэтажном сне.
«Пиромания, – вспоминаю я. – Когда не хочешь быть ни Геростратом, ни Прометеем… Просто сгорают и гаснут из одной лишь потребности гореть». К чему бы это?
За окном сереет. Неуютное петербургское утро протирает глаза, зевает и не торопится умыться со сна. На сегодня (на вчера) достаточно.
Встаю и подхожу к зеркалу. Спросонья глаза кажутся чужими. Я пытаюсь разглядеть свои глаза сквозь фиолетовые тени век и мутную пелену чужого взгляда.
«И был вечер, и было утро: день…»
Еще один день в четки.
Шаг за шагом. Все глубже в капюшон, как в раковину моллюск, прорывался я сквозь целлофан дождя, окончательно потеряв Ариаднову нить в лабиринте каналов. Напряжен. Откуда эта окрошка мыслей? Чушь! Ибо «все суета и томление духа», как сказал пророчествующий мудрец – мудрствующий пророк. Пророк без порок не пророк. И без порока не пророк. Без порока сердца. Оп, как славненько слагается.
Лекарство от памяти. Проходит год – принимаешь таблетку и помнишь только хорошее. А все плохое выходит посредством почек и пищеварительного тракта. Тракта. Тракта – загадочное слово. В общем, через органы внутренних дел.
Мы в город Изумрудный идем дорогой трудной. К Великому Гудвину за мозгами, сердцем, смелостью и с просьбой вернуть домой. И верим, что Гудвин не шарлатан, хотя прекрасно знакомы с этой сказкой.
Оцепенение. Все в дожде. Дождь везде, даже в воздухе, влажно засасываемом легкими. Серое торжество компромисса. Белое плюс черное равно серое. Нет добра и зла, плюса и минуса, наслаждения и боли. Сладкий серый суррогат бытия. Сигаретный дым. Струйкой к потолку, заполняет комнату, слепит глаза, топор в неподвижности зависает в воздухе. Открыть форточку. Туда. Раствориться и исчезнуть.