Надо сказать, что у меня на Земле имелся богатый опыт общения с докторами, рассказ Дануса меня заинтриговал, и я задал следующий вопрос:

– И сколько практикующих врачей осталось после вступления в силу закона?

– Не больше двух процентов, – ответил он.

– Пожалуй, у вас на Амторе процент хороших докторов был изначально выше, чем у нас на Земле, – заметил я.

Время тянулось для меня ужасно медленно.

Правда, я много читал, но полному сил герою с разносторонними интересами трудно ограничить свою жизнь чтением литературы. Ведь рядом существовал заветный сад, где трудились прелестные ручки, при мысли о которых всякое море делалось по колено. Мне порекомендовали не посещать дальнего конца моей веранды, но я этим запретом пренебрегал, по крайней мере пока Дануса не было дома. В такие часы я безвылазно торчал в конце веранды, но мне казалось, что сад заброшен, нету ухода, совсем позабыла работу садовница. И вот однажды… ну да, как-то раз мне все-таки удалось увидеть ее.

Моя барышня следила за мной из-за цветущего куста!

Я в этот момент стоял у заборчика, отделявшего мою веранду от ее сада, изображал трудовой процесс ее починки. Изгородь была не очень высокой – чуть меньше пяти футов, и чинил я так настырно, что в конце концов почувствовал: не поддержи я ее плечом – упадет вовсе… перечинил, называется.

Красавица не убежала, она продолжала стоять и разглядывать меня. Видимо, полагала, что листва – надежное прикрытие. Ага, тоже заинтересована. Я действительно не мог разглядеть ее толком, но как страстно мне хотелось увидеть!

Что за неведомая, невидимая сила движет мужчиной на его пути к женщине? Для некоторых существует лишь один-единственный образ, оказывающий на них оглушающее влияние всю дорогу. Но, может быть, он единственен потому, что другие неведомы? На иных мужчин могут сильно воздействовать сразу несколько женщин: одна даст одно, другая – другое… так собирается некий глобальный образ, просто трудовой коллектив. А кто-нибудь так и живет дураком, не может найти ни одной.

Моя жизнь была просто опрокинута.

Я нашел предмет своей страсти, и им оказалась незнакомка на чужой планете, с которой не то что поговорить, которую даже увидеть было нельзя! Идиотизм сущий. Вот те и древесный образ жизни, на здешних мозгах сказался… Но сказать «нельзя» Карсону Нейпиру – это все равно что лошадь наскипидарить.

Тут не природа брала свое, а я взял природу. Долго не думал, вот так просто взял и перепрыгнул через изгородь.

Прежде чем чудесная садовница успела что-либо предпринять, я уже стоял перед ней. В ее глазах – только ужас и оцепенение. А вокруг – аромат зеленого чая с молоком и ванилью, а от нее самой пахло так же, как пахнет от дыхания детей. И что-то невиданное в глазах, темных, густейшего блеску, ореховых…

– Не пугайся, – сказал я, решив, будто меня она боится. – Ничего плохого я не сделаю, мне только хочется поговорить.

Она гордо выпрямилась.

– Я тебя не боюсь. Я… – барышня запнулась и продолжила другим тоном – ни робости, ни опаски, попроще заговорила, доходчивее, точно снисходя до моего гостевого статуса человека без уровня. – Запомни, красавец. Если тебя здесь увидят – ты покойник. И никого не волнует, что ты тут сам положил четверых…

– Троих, – поправил я здешнюю кривую арифметику.

– Знаешь, сколько народу отсюда выносят мертвыми и кидают вниз? Много. Уходи скорее к себе и не совершай впредь таких опрометчивых поступков. Это Куад, жизнь здесь – дорогая штучка.

Я просто возликовал при мысли, что страх, вспыхнувший в ее глазах, был вызван опасениями не за свою, а за мою жизнь.