Вторая часть более интересна. Но и вызвала у меня то недоумение, о котором я писал выше.

Вы тертый жизнью человек, журналист, но ваши рассуждения на уровне небезызвестного рыцаря Ламанчского, смело вдарившего по этим самым, как их там… ветрякам.

Не мне учить вас философии, но вы рассматриваете милицию, прокуратуру, суд (т.е. то, что в совокупности именуют карательными органами) не как органы, как систему, а как набор личностей добросовестных и негодяев. Не допускайте негодяев в органы, и права личности станут прочно и нерушимо. Ну, кроме Туркмении есть еще и Кавказ, и Закавказье, Узбекистан, Таджикистан, Киргизия, Казахстан и прочие «станы». Можно поставить одну личность вместо другой, можно оздоровить обстановку в неславянских республиках, но несправедливые приговоры все равно останутся. Раз система работает, значит она неизбежно будет время от времени выходить из строя, вспомните автомобиль – он тоже ломается, хотя по устройству и функциям гораздо проще.

Вы предлагаете встать на место Клименкина. Встал. Стало жутко. Но так же жутко мне было, когда трамвай, в котором я ехал по Москве, сбил мужика, и он лежал в луже крови с расколотой головой. Сколько у нас задавленных, утонувших, сгоревших, какие еще виды несчастных случаев вам перечислить? Судебная ошибка – это тоже несчастный случай, даже если она умышленная. Раз человек живет в обществе (системе), он может пострадать, выпасть из нее, по причинам от него совершенно не зависящим.

Теперь более интересное – это ваша оценка деятельности карательных органов. Одни эмоции и никакого анализа.

Обратимся к истории. Рабовладение, феодализм, капитализм и социализм. Разные формы, разные названия – стража, полиция, милиция – и одинаковое отношение к ним как со стороны защищаемых, так и хватаемых. Впрочем, у последних есть какое-то понимание (на то и щуки в пруду, чтобы карась не дремал).

Чем же это объяснить. Я раньше представлял государство в виде большой избы, народ в ней хозяин, милиция это сторожевой пес, охраняющий добро хозяина.

Но по более зрелому размышлению я понял, что ошибся. Органы это не сторожевой пес а социальный ассенизатор. Когда ассенизация становится профессией, то поневоле придешь со временем к выводу, что окружающий мир – это большой сортир, а люди – переводчики хлеба на дерьмо. И ваши требования 100% справедливости, гуманности и чуткости примерно то же самое, что требовать от золотаря работать в белом халате и чтобы во время работы вокруг благоухало розами.

И последнее. Мне кажется, что вы все же дали ответ, сами не зная того. Это история с мужем вашей соседки, который надоедал вам в пьяном виде. Вы занимались уговорами. Ну да, вы благородный и интеллигентный, «бить человека по лицу я с детства не могу», вы занимались душеспасительными беседами и уговорами. Чем кончаются уговоры, отчетливо видно на судьбе Керенского, одинаково презираемого двумя противоположными лагерями. Вы пишете, как уважительно этот Жора стал смотреть, когда его забрала милиция. Уверяю вас, что если бы вы сами набили ему морду, он бы смотрел не менее уважительно. Но это грязная работа, пусть ее делают грязные люди, бойченки, милосердовы и иже с ними. Покуда вы будете бояться запачкать руки, бороться с жориками будут вышеперечисленные товарищи, ведь вакуум заполняется быстро. Либо убирайте грязь, либо не крутитесь под ногами с человеколюбивыми воплями…»

На этом письмо обрывалось, хотя осталось две с половиной чистых тетрадных страницы. Обратный адрес на конверте: г.Севастополь, К.Колонтаев. Письмо № 14.

Странное письмо. Несмотря на несколько пренебрежительный и капризный тон, я чувствовал, что мы с автором письма вообще-то единомышленники. Кроме одного вопроса, очень существенного. Вот это «…либо убирайте грязь» выглядело в высшей степени оригинально. То он призывает к самообороне против «жориков», а потом вдруг требует, чтобы кто-то «убирал грязь»… Кто? Что же касается описанных в «Пирамиде» моих отношений с Жорой Парфеновым, мужем соседки по коммунальной квартире, который «надоедал в пьяном виде», то если бы лично я набил ему морду, на моей писательской работе дома можно было бы ставить крест. Ибо Жоре только это и нужно было – тогда у него появилось бы увлекательное занятие и