Я уже знал, что Куликов ― это тот чудик с чёлочкой на голове, который ко всем обращался на «вы». В звене Глухарёва ребята подшучивали над ним, над его вежливостью. Его кровать предпоследняя в их ряду.

Чтобы чувствовать себя в безопасности он добровольно выбрал роль «лучшего друга» пионервожатой, ходил за Ириной Николаевной хвостиком, выполнял её поручения. Нашей вожатой нравилось, что у неё появился верный паж и безотказный помощник. Светке я пообещал:

– Ну хорошо, после обеда я поговорю с Куликовым. Мне нетрудно.

***

Перед построением на обед нарисовались и «герои дня» ― неразлучные Решетов Ванька и Крутояров Юрка.

– Ярок, ну-ка, удиви народ, чего выучил! ― потребовал у Крутоярова Кузя.

Юрка смущённо улыбнулся и, удовлетворяя наше любопытство, проговорил без запинки:

– Пожалуйста, могу, если хотите:

На реке мы лениво налима ловили, на реке мы ловили леня.

На реке мы лениво налима ловили, на реке мы ловили леня.

Потом хохотнул и, указав на Решетова, сказал:

– Вон, Решку спросите! Пусть он скороговорку расскажет. Полный трындец!

– А ну, Решка, удиви! ― потребовал Кузя.

– Да, ерунду заставила учить, ― покраснел Ванька.

– Говори, ― поддержал я Кузю.

– Ладно, ― нехотя согласился Решетов и, закатив глаза, проговорил с постной миной:

О любви не меня ли вы мило молили, о любви вы молили меня.

о любви не меня ли вы мило молили, о любви вы молили меня.

Пацаны, что стояли рядом, заржали как жеребцы. Засмеялся и Решетов.

– Блин, любовь-морковь… ― отсмеявшись, сказал Юрка Крутояров.

– Что теперь, свободны? ― поинтересовался Кузя.

– Нет, ещё по одной учить. Трудное задаёт, чтоб помучались. Смотри, ― сказал Ярок и протянул мне помятый листок в клеточку.

Каллиграфическим почерком написано фиолетовыми чернилами:

1). Решетову, хулигану и матерщиннику, выучить и рассказать: Не перепистицидят буржуазные пестициды Советские пестициды своей пестицидностью.

2). Крутоярову, хулигану и балбесу, выучить и рассказать:

Рапортующий рапортовал, отрапортавал, да недорапортовал, дорапортовал, да зарапортовался

3). Решетову и Крутоярову ― нарушителям дисциплины, выучить и рассказать:

Волки, где вы были? ― Вы спросили, были мы ли? Вот где были: мыли лапы в речке мылом.

Кузнецов прыснул в кулак и посоветовал «хулиганам и нарушителям дисциплины»:

– Вы вожатой другие скороговорки расскажите, их легче запомнить, и с расстановкой продекламировал: «Еду я по выбоине, из выбоины не выеду я», или такую, тоже про волков: «Ах, у ели, ах, у ёлки, ах, у ели злые волки!» ― потом посоветовал: ― У меня медленно получается, а вы пионервожатым их быстро расскажите. Они оценят.

***

В обед, когда сели за стол, я с недоумением наблюдал за близняшками. Сестру Сашки я мысленно называл не по фамилии, как других девчонок, а по имени.

Женька цеплялась к Сашке:

– Галстук поправь!

Сашка поправил галстук.

– Локти со стола убери!

Сашка убрал локти.

– Не сестра, а жандарм Аракчеев при императоре Николае первом! ― улыбнулся я.

– Надоела своими замечаниями, ― покосившись на Женьку, пожаловался Сашка.

– А ты не вмешивайся, ― недовольно глянула на меня Женька.

– Девчонка, бантики поправь! ― сказал я презрительно.

Прикол был в том, что она бантики не носит, у неё причёска каре. Ловко я её поддел, похвалил я себя.

– Перестаньте, ― сказала Пирогова и сухо обратилась ко мне: ― Печенин, ты не поможешь Ждановой стенгазету сделать? Заметки мы к вечеру соберём. Это она просила с тобой поговорить.

Если бы Пирогова обратилась ко мне по-человечески, а не так официально, с каменным выражением лица, я бы согласился, а так, увольте…

– Не помогу. Времени нет.

– Нет, ― не успокоилась Женька, ― обиделась, что я её девчонкой назвал, или бантики? ― Если бы у меня брат такой был, как ты, я бы лучше умерла!