– Иди, у тебя дел много, – кивнул Кутлукжан.

Санир ушла. Теперь Кутлукжан обратился к Мумину:

– У тебя сейчас тоже горячий период – пшеница в трубку выходит, воды нужно много; а на поливе дежурные по ночам спят, вода льется неравномерно – где густо, где пусто, как у плешивого на макушке. Займись! Контролируй!

Мумин покивал и тоже ушел.

– И ты иди, – Кутлукжан бросил взгляд на Дауда.

– Я никуда не спешу. Мне еще охота поговорить с секретарем Лисиди. – В словах Дауда чувствовалась непреклонность.

– Ладно, сказал Кутлукжан и обратился уже к Лисиди: – Начальник большой бригады, ты устал. Сначала отдохни, а о работе потом поговорим. Ну? Где это видано – всегда с гор приходят отъевшиеся, а ты исхудал!

– Это значит, что я раньше был слишком толстый! – рассмеялся Лисиди.

– Мне понравились методы, которыми товарищ Лисиди развернул работу в горах; мы здесь внизу тоже должны взяться за дело таким образом… – сказал Ильхам.

– Верно, а? Давайте завтра-послезавтра изучим подробнее этот вопрос? Что если начальника Лисиди попросить подготовить для нас – так сказать, в обобщенном виде – опыт проведения работы в скотоводческих бригадах… Ну ладно, у меня еще кое-какие дела. Не надо и вам забывать, что у товарища Лисиди не все хорошо со здоровьем, что он очень устал… – Кутлукжан, не дожидаясь от других реакции на свои слова, развернулся и исчез.

– У вас что, собрание? О чем совещались? – спросил Лисиди.

– О чем совещались? Да все равно без толку, какая разница! – с раздражением фыркнул Дауд. – Чем вообще наша ячейка занимается? Умные лица строим? Из пустого в порожнее? О чем Кутлукжан хочет, о том и говорим, а о чем не хочет – не говорим. Что делать – он решает, а чего он не решил – того и не делается. Ячейка обсудила, ячейка решила… все без толку!

– Действительно так? – спросил Ильхам.

– Конечно. Как мы этой весной на ячейке решили про мастерскую? А секретарь Кутлукжан все равно посадил туда этого Бао Тингуя! Ввели комендантский час, потом отменили – когда мы на ячейке это обсуждали? Как хочет, так и воротит! Я вот что скажу: то, что мы сегодня слышали – про борьбу с врагом, про материалы подготовить, получить указания в коммуне – все это пустая болтовня, поговорили и закончили, ничего этого не будет! И чтобы Лисиди, как начальник большой бригады, рассказал об опыте работы – это тоже только слова. Короче, что ему не нравится, то на ячейке и не пройдет, а пройдет – так не будет решения, а и будет решение – так не выполнят. Я погляжу, так и не нужна ячейке никакая комната для заседаний, табличку с надписью «Ячейка» надо на шею Кутлукжану повесить, и тогда все будет правильно.

– Если у тебя есть замечания, надо их высказывать прямо, – сказал Ильхам.

Дауд, явно не соглашаясь, щелкнул языком и даже встал:

– Не выскажешь! Этому нашему секретарю никто ничего не может высказать. Ты ему говоришь прямо, а он тебе увертками отвечает; его не переговоришь. Что бы ты ему ни сказал – он никогда не ответит, что не согласен. Все «хорошо» да «хорошо», – Дауд изобразил интонации Кутлукжана. – Только потом от всех этих «хорошо» результата нет никакого! – Дауд помотал головой и тоже ушел.

– Пойдем ко мне домой, нам надо поговорить, – сказал Лисиди после минутного молчания.

Побелил половину стены – остановись. Этой мудрости старших Асим всегда неукоснительно следовал. Образец для подражания, по мнению старшего поколения: «мы – народ послушный». Чтобы быть послушным, или почтительным, надо иметь благоговейный трепет. Старшие всегда должны внушать благоговейный трепет; а что иное внушит человеку такой же трепет и страх, как смерть? – ибо совершенно очевидно, что никто из живущих не может иметь в отношении смерти никакого личного чувственного опыта, или же, скажем, точных предвидений, или возможности ее избежать. Сельские старожилы, которых почтительно называют аксакалами – то есть серебрянобородыми – старейшины, часто советуют молодым каждый день каждый день по нескольку раз уделять время мыслям о смерти, думать о своем конце и конце этого мира; каждый человек должен помнить, что все имеет конец и предел. Когда есть осознание, есть трепет и страх конца – тогда есть уважение и самодисциплина, тогда будут поклонение и молитва, серьезность и искренность, будут твердость, уверенность, норма и образец, будут опора и пристанище. А не будет этого – и ты при лучшем раскладе станешь лишь песчинкой, беспрестанно гонимой ветром; но еще вероятней – рухнешь в бесовскую плавильню, и не будет зла, которого ты не сотворил бы; и преступления не будет такого, какого не было бы за тобой; и не будет горя, которое бы тебя не постигло. Вот ты, к примеру, идешь… Если нет в тебе благоговения и трепета, то неверный шаг влево – и ты падаешь в уже приготовленный тебе ад; неверный шаг вправо – и ты увяз в расставленной для тебя ловушке.