Въехать на белом коне.
Сколько он глаз перевыколол,
Сколько отрезал голов,
Чтоб сделать яркой и выпуклой
Эту большую любовь.
В поисках Сони по жизни
Перевернул он весь мир,
Бил он неверных в Алжире,
В Косово, в штате Кашмир.
Так и метался по свету бы,
А результатов-то – хрен.
Дело ему посоветовал
Сам Усама бен Ладен.
В царстве безбожья и хаоса,
Где торжествует разврат,
Два призматических фаллоса
В низкое небо стоят.
Там ее злобные брокеры
Спрятали, слово в тюрьму,
Но в эти сакли высокие
Хода нема никому.
Екнуло сердце Хасаново,
Хитрый придумал он план
И в путь отправился заново,
Взяв с собой только Коран.
Ну а в далекой Америке
Тужит лет десять уже
Соня на грани истерики
На сто втором этаже.
Пусть уже больше ста тысяч
Личный доход годовой,
Пальчиком в клавиши тычет,
Грудь ее полна тоской.
Счастье ее, на востоке ты,
Степи, березы, простор…
Здесь только жадные брокеры
Пялят глаза в монитор.
Горькая жизнь, невеселая,
Близится старость и мрак.
Знай запивай кока-колою
Осточертевший бигмак.
Вдруг задрожало все здание,
Кинулись к окнам, а там —
Нос самолета оскаленный,
А за штурвалом – Хасан.
Каждый, готовый на подвиги,
Может поспорить с судьбой.
Вот он влетает на «Боинге»
В офис своей дорогой.
«Здравствуй, любимая!» – в ухо ей
Крикнул он, выбив стекло.
Оба термитника рухнули,
Эхо весь свет потрясло.
Встречу последнюю вымолив,
Мир бессердечный кляня,
За руки взялись любимые,
Бросились в море огня.
Как вас схоронят, любимые?
Нету от тел ни куска.
Только в цепочки незримые
Сплавились их ДНК.
Мы же помянем, как водится,
Сгинувших в этот кошмар.
Господу Богу помолимся…
И да Аллаху акбар!
2001
Судьбы людские
«Гаврила был».
Н. Ляпис-Трубецкой
«Постойте, господин хороший, —
Спросил бездомный инвалид, —
Подайте мелочи немножко,
Моя душа полна обид.
Я в жизни претерпел немало,
Мои немотствуют уста,
Отец мой пил, а мать гуляла,
Я из Сибири, сирота.
Я с детства слышал, как кряхтела,
Шипела сладострастно мать,
Под гарнизонным офицером
Скрипела шаткая кровать.
Но как-то ночью пьяный тятя,
Вломившись в избу со двора,
Пресек навеки скрип кровати
Одним ударом топора.
Убив маманю с офицером,
Тела их расчленив с трудом,
Сосватал высшую он меру,
Меня отправили в детдом.
И вот я, маленькая крошка,
В рубашку грубую одет.
Кормили мерзлою картошкой,
Макали носом в туалет.
Там били шваброй и указкой,
Там не топили в холода,
Там я совсем не видел ласки,
А только горестно страдал.
Там лишь в сатиновом халате
К нам в спальню ночью заходил
Заслуженный преподаватель,
Садист и гомопедофил.
Так проходили дни за днями,
Мне стукнуло шестнадцать лет,
Казенную рубаху сняли
И выгнали на Божий свет.
Лишь пацаны мне помогали,
Когда я вышел налегке,
Нашли работу на вокзале,
Пристроили на чердаке.
Но кто-то не платил кому-то,
И вдруг, ворвавшись на вокзал,
Где я работал проститутом,
Наряд ментов меня забрал.
И врач сказал в военкомате,
Куда привел меня конвой:
– Дистрофик, гепатит, астматик.
И вывод – годен к строевой.
И вот в Чечню нас отправляет
Российский Генеральный штаб.
Дрожи, Басаев и Гелаев,
Беги, Масхадов и Хаттаб.
Но там в горах за двадцать баксов,
Не вынеся мой скорбный вид,
Меня к чеченам продал в рабство
Герой России, замполит.
Я рыл для пленников зинданы,
Сбирал на склонах черемшу,
Я фасовал марихуану,
Сушил на солнце анашу,
Но что возьмешь с меня, придурка,
Раз обкурившись через край
От непогасшего окурка,
Я им спалил весь урожай.
Ломали об меня приклады,
Ногами били по зубам,
Но в честь приезда лорда Джадда,
Решили обратить в ислам.
В святой мечети приковали
Меня к специальному столу,
Штаны спустили, в морду дали
И стали нервно ждать муллу.
Вошел мулла в своем тюрбане,
Взглянул и выскочил опять,
Крича: «Аллах, отец созданий!