– Нет, об этом не проси меня. Я не тот, кто избавит тебя от заикания. Здесь дело не в травах.

Только она договорила, как я уже стояла у дверей. Хотелось уйти, убежать, спрятаться ото всех. Главное, от себя. Но что это? На разочарование не похоже, на отчаяние тоже. Уж его-то вкус я хорошо знаю. Не то. Не то…

– Девонька, ну что ты так шарахаешься? Прости меня, старую лоханку, коли обидела тебя, – она остановила меня на пороге и приобняла за плечо. – Пройдёт это у тебя. Пройдёт. Совсем скоро он появится в твоей жизни и наладится всё. Обожди немного.

Её слова еще долго играли со мной наперегонки. Игра называется «кто кого». Тенистые улицы, безлюдный пустырь, запах жареных семечек и свежей хвои. Подбежав к знакомой калитке, я немного отдышалась и постучалась в дверь. Почему-то никто не открывал. Сев на корточки, я обняла себя обеими руками за плечи. Мне нравилось так сидеть. Чувство безопасности и защищённости, вот что мне было нужно сейчас для души. Снова эти непонятные звуки, доносившиеся из котельной. То ли плач, то ли всхлипывания, то ли, шёпотом произнесённые слова, смысл которых мне не удавалось уловить.

– Ну вот ты где. Я с ног сбилась, всё тебя искала, – передо мной стояла растерянная женщина.

Сняв с себя платок, она утерла им пот со лба и начала причитать, как «напереживалась, прошерстив всю деревню вдоль и поперёк». Оказывается, меня искали еще несколько ребят, которых тётя Женя подключила на мои поиски. Рассказав всё, она, словно опомнилась наконец и начала озираться по сторонам. Я снова поймала её испуганный взгляд на маленьком сооружении у курятника. Побелённый, с одним крохотным оконцем, аккуратно стоял домик, который в деревне называют котельной.

– Ну хорош нам здесь стоять да кудахтать, – взяв меня за руку, женщина направилась в дом. – Мне же Петьку еще отпаивать. Захворал он что-то не на шутку. С пелён всё горлом мается бедолага.

– А чего Вы его к т-т-той женщине Пе-петровне не поведёте?

– Да ну тебя. Привела я его значится к ней. А она мне и говорит, мол, болеет она из-за меня. Что мол на мне грех какой серьёзный навис, и, если не отмолю его, то сынок пуще прежнего станет болеть. Ну я значится, развернулась и ушла. Жалко вот тогда по темени не саданула охламонке этой.

– Но сейчас Вы в хо-хороших отношениях?

– Да чего злобу-то таить? Какой с неё прок? Петровна мне травки даёт, чтобы я заваривала сы́ночке моему. А как начинает о грехах крякать, я стараюсь сразу-то и слинять. Чего слушать одно и тоже.

– Когда не знаешь, как помочь, начинаешь не-небылицы всякие приду-ду-думывать. Так наверное и Ва-ваша Петровна. Хо-хорошая сказочница.

– Да ладно, чего попусту языками молоть. Я что сказать-то хотела. Нашлась хата для тебя. Завтра пойдёшь посмотришь.

– А сейчас н-нельзя?

По тому, как у меня загорелись глаза, женщина поняла, что сообщила мне очень радостную новость.

– Ну наверное можно. Мо-о-ожно наверное. Ключи то есть, – растягивая слова, отвечала Евгения.

То, что она водила пальцами по густой брови, явно говорило о том, что она думала. Такой глубокий мыслительный процесс прерывать было нельзя. Не хотелось мне сбивать ее с панталыку (да, как видите время, прожитое в деревне не прошло даром, понахваталась и я колоритных словечек).

Взвесив все «за», которых оказалось куда больше, чем «против», она очень оперативно вынесла мою сумку из дома и рукой дала понять, что мы уходим.

Не смотря на то, что на улицу тихонько опускались сумерки, мне не было страшно. Держа в руке одну-единственную сумку, я чувствовала себя уверенно. Сейчас мне было сложно представить то несметное количество вещей, которые остались висеть на вешалках в московском доме: переполненные шкафы ненужных нарядов, бесконечное количество обуви и сумок, несколько десятков шуб и пальто из самых дорогих столичных бутиков… Пустая трата денег. Безжизненный хлам. Ни запаха ели, ни звука сверчков.