– Петровна, выйди, если живая, – громко крикнула моя знакомая, остановившись у такого же покосившегося домика, каких здесь было несколько десятков.

– Аушки, – выглянув в окошко, ответила розовощёкая тётушка и стала ловко поправлять бретельки от бюстгальтера.

– Покарауль мою девочку, а я пока до стайки[2] прошвырнусь.

– Иди-иди. А ты, детонька, проходи, не бойся.

Петровна – так женщину называли в деревне, была женщиной приятной. В доме уютно пахло выпечкой. Зажиточная по меркам деревушки, она даже имела надомницу. Как я поняла, Петровна была знахаркой. К ней приходили люди со своими бедами. Кого-то она лечила, кому-то давала советы, а кому-то просто давала заговорённой водички и отпускала с миром. В благодарность, те приносили ей кто что мог: кто кур, кто яйца, кто фрукты, кто козу. А был и такой случай, когда в соседней деревне нужно было помочь роженице, дочери председателя, его машина сломалась, и отвезти дочь в больницу не было никакой возможности. Он приехал за Петровной на повозке. Тётушка помогла роженице разродиться. Дед староста был так счастлив, что подарил знахарке двух коров. Хозяйство Петровны разрасталось, но никакой выгоды она не искала.

– Хочешь холодца?

– Я н-н-е гол-голодна, спасибо.

Мне было интересно разглядывать висящие у печки чулки, набитые луком. Везде пахло сушёными травами. Запахи были свежими и даже бодрящими. Меня, прибывающую в состоянии вечной сонливости и слабости, что называется «пробило». Голова очистилась, и я даже перестала зевать. Хоть и делала я это всегда воспитанно, прикрывая рот ладошкой, но все же не дело зевать на людях… Разговаривать с человеком и пересиливать себя в желании послать всё куда подальше и уронить голову на подушку – моё естественное желание.

– Катька его с утра сварила. Вкусный холодец получился. Не хочешь как хочешь. На нет и суда нет. Но чайку-то мы с тобой попьём.

Поставив чайник на стол, она стала старательно разглаживать и без того прямую, накрахмаленную скатерть.

– Ну как? Вкусно? Ешь малинку. А здесь лимончик. Ешь-ешь. Вот дырявая моя голова. У меня же печенюшки есть, вчера Ася принесла. Я ей помогла с сыпью на лице, так она спозаранку стучится значит мне в окошко. Стоит довольная такая с пакетом. Ну я открыла окошко, взяла, что там было. А как открыла его так и ахнула. Самое дорогое печенье купила для меня. И спрашивается чего это она уж так. А вот благодарна. И воздастся ей за это. Боженька всегда милосерден к тем, кто умеет благодарить.

– Я не хо-хочу печенье. А вот ма-малиновое ва-варенье с удовольствием попробую.

– Так в чём дело. Наложи себе с горкой и кушай. Вот ложечка побольше, – она протянула мне серебряную ложечку. Должно быть, это тоже был чей-то подарок. В деревне люди умеют быть благодарными, это я успела понять сразу, как оказалась здесь.

– Тяжело тебе жилось, девуня? – вдруг спросила она.

Я вздрогнула от её вопроса. Резкий переход от малины с лимоном к моей жизни. Поворот так поворот, почти как на московских дорогах. Шучу. Просто смутилась я не на шутку. Обсуждать свою личную жизнь я ни с кем собиралась.

– Жи-жи-жилось, как жи-жилось, – когда я чувствовала себя неуютно, я начинала заикаться сильнее.

Хотя странное дело, мне не было неуютно в ёё доме, не было дискомфорта или отвращения. Вопрос мне не понравился, да. Но как здесь пахло травами, и какое вкусное малиновое варенье я ела. За это можно простить даже такое бесцеремонное вторжение в личное пространство…

– Усталость появляется, как гром средь ясного неба и постоянное напряжение, – она как не слышала меня.

В душе мне хотелось задать ей вопрос, но я боялась. Боялась не её. Ничего не бывает так страшно, как новое разочарование. И вдруг мне так сильно захотелось разочароваться, почувствовать эту боль, разрывающую на куски, что я только было открыла рот, чтоб задать вопрос, как она остановила меня.