– Собака! – вскрикнула она и выбежала на улицу.

Я действительно слышала, как лаяла собака, но не обратила внимания. Подумаешь, лает себе пёса и лает. Уж что-что, а эти, казалось бы деревенские звуки, мне были хорошо знакомы. Хоть мы и жили в Москве в особняке с высоко метровым забором, но лай собак раздавался отовсюду и день и ночь. Соседи выпускали своих волосатых охранников на ночь бегать по саду. Мне было даже уютно коротать ночи под их «ночные беседы». Я частенько не могла заснуть. Поэтому их лай как бы служил доказательством присутствия жизни. Я не выносила убийственной тишины. А сейчас, приехав сюда, поняла, что она необходима мне, как воздух. Больше, чем воздух. В этом было моё спасение. Да. Мой побег стал моим спасением.

– Слава Боженьке! – вбежав на веранду, женщина достала из ящика холщовую нитку и снова стремглав выбежала во двор.

Хоть мне и стало интересно, в чём же там дело, но я продолжала сидеть на месте. Такого не было со мной. Всегда, я бежала по первому зову, никогда не заставляла никого себя ждать, всегда была внимательной и никогда не была равнодушной. Не было во мне равнодушия. А сейчас мне было просто всё равно. Бывает так. Поверьте, бывает.

– Ну вот, кажется всё, – женщина зашла в дом, потирая руки. За мыслями я и не заметила, как быстро время пролетело.

– А что всё? – словно спросонья спросила я.

– Как что? Так собака же появилась!

– А куда она убегала? К соседям?

– К каким соседям, помилуй, девонька. У нас в деревне собаки давно перевелись. А всё эти проклятые волки. Мало того, что всех кур перетаскали, так потом на собак перешли. Чтоб им пусто было! И ему, чтоб пусто было! – погрозив кулаком в окно, она села и как ни в чем не бывало, продолжила чаепитие.

– Чаек-то поостыл.

– А к-к-кому ему?

– Чего?

– Вы сказали, чтоб ему пу-пусто было. Так ко-кому ему?

– А, ты про это. Да есть у нас один. Такой странный, нелюдимый. Мы его сторонимся. Живёт на самом отшибе. К нему волки-то и повадились ходить. Он их приручает. Одним словом, чародей проклятый!

– Если с ним ни-никто не обща-ща-ется, как вы можете знать, что он ча-ча-чародей?

– Да от одного вида становится страшно. Ходит такой, весь такой странный. Не смотрит ни на кого и не говорит ни с кем. И волков приваживает. Паразит этакий. Хоть бы загнулся уже где.

– Мне ка-кажется, вы очень кри-критично относитесь к нему.

Вот моя отвратительная черта уже успела себя проявить. Стоп. Зачем ты вылезла опять? Предательский червь. Всегда мне больше всех надо. Всегда нужно заступиться за слабого, защитить обиженного. А кому это нужно? Мне? Улитке? А может вам – слабые и униженные? Нет. Это то, что должно было остаться там, на месте моего побега. Там, где меня больше не будет. Никогда.

– Ни одна баба к нему не ходила, – наклонившись, она шепнула мне на ухо. Будто кто-то мог нас услышать.

– Ну и что? Мо-может вы просто не в ку-курсе.

– Да как же так. Мы то с пелёнок все знаем друг друга. Если бы кто ходил к нему, я бы знала.

Ненавижу, когда люди суют свои носы в чужие дела. Я думала, это удел больших городов. Хотела убежать от этого в самую тьмутаракань, а вот, как видно, нет. И здесь эта плесень разъедает людей.

– Вот у вас дети, дом, огород, за-заботы. Почему Вам инте-те-тересно то, что Вас не ка-ка-касается вовсе? – в сердцах я огрызнулась ей и сразу же пожалела об этом.

Передо мной сидела женщина, у которой под ногтями виднелась забившаяся грязь, в передних зубах, как красные ленточки на празднике, красовались прожилки съеденной на завтрак колбасы, из подмышек неприятно пахло потом, она толком не умела строить предложения, не говоря уж о грамотности, но было в ней что-то хорошее. Я видела это. Чувствовала. Она любила своих детей. За такую любовь человеку прощается всё. А собственно, кто я такая, чтобы прощать эту деревенскую женщину, которая, по сути, не может быть такой же, как я. Почему я имею право думать дурно о ней? Зачем рассматривать её натруженные руки? И стоит ли заглядывать ей в рот? Может, стоит хоть изредка пренебречь правилами и просто наслаждаться тем, глядя на что теплеет на душе? Ведь что-то заставило меня тогда заметить обычную женщину с двумя ребятишками. Мне не просто захотелось помочь им, дав денег. Мне было приятно смотреть на них, слушать их речь, наблюдать за тем, как маленькие ручонки утопают в шершавой ладони матери и, находя там приют, прижимаются еще сильнее. У них всё, как должно быть. Мама-защита, броня, надёжный тыл, который так необходим ребёнку… Да не только ребёнку. Человеку в любом возрасте. Именно рядом с матерью ребёнок обрастает панцирем. Только мать способна окрылить своего детёныша. Разве не так? Мама… это сладкое слово. Не доступное для меня в детстве, запретное в юности и забытое мной сегодня. Запретное и такое желанное. Слова «папа» я никогда не знала в принципе. Но его нехватки почему-то совсем не ощущалось. Была ли я ребёнком? Была ли я