– Почему ты не подогрел воду? – спросила Дуня.

– Думал, солнце ишшо недостаточно высоко для это дела. – И вот этими словами:

– Это Дело, – сбил даму с толку, ибо:

– Толи перебор уже, а можно думать, что и мало ему было и Этого.

Поэтому обратилась к нему просто, по-дружески:

– Вась, а Вась, передай мне, пожалуйста, соль.

И он, решивший начать этот трудовой день с большой кружки пива с пирогом с сыром и купленными вчера на рынке вкусными помидорами и петрушкой с укропом, – укусил себя не за то место, а именно:

– За палец, поддерживающий свисающий, но на вполне допустимую величину радиуса дуги, – а не саму эту дугу.

– Ай! Ая-яй! – вякнул он непритворно, но своего, как говорится, не отпустил, а подставил палец с капающей с него кровью под пивную кружку, точнее:

– Наоборот, – его над ней.

Хотя и после того, как понял:

– Надо, наконец, заняться делом и сосредоточиться на всей цели приезда в этот город невест, и не просто невест, а:

– Очень-очень богатых невест.

– Я перевяжу, – сказала Дуня, и оторвав кружево от нижней рубашки, наложила бинт на его палец предварительно пососав его как следует от истекающей крови.

– Кто тебя этому учил? – спросил Владимир.

– Дак все.

– Все?

– Да, мин херц, все так делают.

– Почему, йоду, что ли нет?

– Дак есть, конечно, но мы знакомы только второй день, и я не могу этого делать в присутствии.

– Если только сам поссышь, я не против, – добавила она, впрочем, с полуулыбкой.

– Некоторые думают, – начал он издалека на всякий случай, – что свисать может только конец.

– И?

– И это правильно. Правильно, ибо тогда и конец не нужен: свисающий – это уже по сути дела, и есть само:

– Существительное.

– Нет, нет, мил человек, не думай, я заметила твое волнительно-несуразное поведение при моем официальном к тебе обращении. Поэтому отвечай:

– В чем дело?

– В чем дело? – повторил он.

– Да, почему ты испугался. И не отрицай!

– Просто я подумал.

– Да, да, продолжай, пожалуйста свою исповедь.

– Нет, прости, но наоборот, я думал ты оговорилась при, так сказать, лицом к лицу, что у тебя есть любовник Васька.

– Так ты меня обвиняешь?!

– Нет, но я не знаю, как вывести тебя из этого затруднительного положения.

– Да? Хорошо, я тебе скажу, как: признайся во всем, и может быть, я кое-что прощу.

– Рад бы, май диэ чайльд, но пока не могу придумать за собой ничего такого мне несвойственного.

– Да?

– Да.

– Очень жаль, что ты мне врешь. Ибо:

– Если врешь – значит любишь, а это налагает на меня тоже некоторую ответственность.

– А именно? – спросил Владимир.

– Пока что не буду тебя ставить в щит буквой Г с головой и руками, зажатыми между досок с вырезами для их.

– Их?

– Да, милый друг, рук и их головы.

– У вас есть такой?

– Этот прибор правды? Да, он есть в каждой приличной семье. – И добавила:

– И то правда, что у меня до сих пор не было, но вот с утра уже начали сооружать и, кажется:

– Все готово к испытанию.

– Так может, мне тогда сказать лучше правду?

– Уж не знаю теперь, что и лучше. Ну, ты не беглый каторжник?

– Ты бы и тогда меня простила?

– Нет, вот пока только думаю. Понимаешь, ты не подходишь мне не только потому, что не тот, кого мне обещали, но и главное, не можешь притвориться тем.

– Почему ты так уверена?

– У тебя дрогнула не только рука, но и зубы, когда я позвала тебя:

– Вась-Вась! – А я могла звать и не тебя, а кота какого-нибудь. А ты здрасте – пожалуйста:

– Это не я!

– Да, пожалуй, ты права, что я слишком честен для тебя. Поставь меня в пыточный щит, обновлю, так сказать, новую постройку.

– Так вот ни за что не можешь сказать – признаться, что ты есть тот поименованный в письме Васька?