Нетрудно представить, как реагировала Дашкова, читая следующую характеристику, данную Екатериной братьям в упомянутом письме: «Орловы блистали своим искусством управлять умами, осторожною смелостью в больших и мелких подробностях, присутствием духа и авторитетом, который это поведение им доставило. У них много здравого смысла, благородного мужества. Они патриоты до энтузиазма и очень честные люди, страстно привязанные к моей особе, и друзья, какими никогда еще не были никакие братья…»>243 Наверняка все это было очень неприятно читать Е.Р. Дашковой, называвшей себя и своих сторонников «истинными патриотами».
Но еще обиднее на этом фоне выглядела характеристика самой Дашковой и оценка ее деяний императрицей: «Княгиня Дашкова, младшая сестра Елизаветы Воронцовой, хотя и желает приписать себе всю честь, так как была знакома с некоторыми из главарей, не была в чести по причине своего родства и своего девятнадцатилетнего возраста, и не внушала никому доверия; хотя она уверяет, что все ко мне приходило через ее руки, однако все лица [бывшие в заговоре] имели сношение со мною в течение шести месяцев прежде, чем она узнала только их имена. Правда, она очень умна, но с большим тщеславием она соединяет взбалмошный характер и очень не любима нашими главарями; только ветреные люди сообщали ей о том, что знали сами, но это были лишь мелкие подробности…Приходилось скрывать от княгини пути, которыми другие сносились со мной еще за пять месяцев до того, как она что-либо узнала, а за четыре последние недели ей сообщали так мало, как только могли» (курсив наш. – О. И.)>244.
В своих «Записках» Дашкова не стала открыто возражать против оценки императрицей Орловых и своей персоны. Только в письме к Гамильтон Екатерина Романовна выразила недоумение позицией Екатерины II: «…Она писала польскому королю и, говоря об этом событии, уверяла его, что мое участие в этом деле было ничтожно, что я на самом деле не больше как честолюбивая дура. Я не верю ни одному слову в этом отзыве; за всем тем удивляюсь, каким образом умная Екатерина могла так говорить о бедной ее подданной, и говорить в ту самую минуту, когда я засвидетельствовала ей безграничную преданность и ради ее рисковала головой перед эшафотом» (ГИ. 353–354; курсив наш. – О. И.). Надо заметить, что для себя – на полях книги Ж. Кастера «Жизнь Екатерины II, российской императрицы» – «бедная подданная» писала о перевороте: «Не императрица, но я его создала», «Я была во главе заговора»>245.
Что же касается «безграничной преданности», то сама Екатерина Романовна дает для ее понимания любопытный материал. За спиной своей подруги она решала вопрос о будущем устройстве государственной власти в России. Весной 1762 года Дашкова часто встречалась с Н.И. Паниным и активно обсуждала этот вопрос. Поэтому Екатерина не так уж была не права, подослав к княгине Орловых.
К сожалению, мы не имеем подробных сведений, о чем совещались Екатерина Романовна и Никита Иванович. «Записки» Дашковой больше запутывают этот вопрос. На рассуждение княгини о возможных исходах переворота, а также о том, кто и как будет управлять страной, Никита Иванович якобы высказывался в том смысле, что «станет править его воспитанник по законам и образцу шведской монархии» (61). Дашковой, по-видимому, были близки эти взгляды. В английской версии «Записок» ее мысли изложены вполне определенно: «…Я всегда считала ограниченную монархию, где государь подчиняется законам и в некотором отношении отвечает перед судом общественного мнения, самым лучшим человеческим правлением» (ГИ. 39). В Воронцовской редакции «Записок» (ВРЗ) позиция Дашковой по этому вопросу сформулирована безлично и туманно: «Все здравомыслящие люди, понимая, сколь велика опасность смуты,