В этом очерке речь пойдет о конфликте двух выдающихся деятелей Екатерининской эпохи. Точнее, не о конфликте, а о причинах ненависти, которую испытывала княгиня Дашкова к графу Орлову, чувства, пронесенного ею через всю жизнь и даже сохраненному на века в ее «Записках»[61]. Во многом благодаря стараниям Дашковой Орлов изображается в литературе как коварный обманщик и безжалостный убийца.

Будучи в Париже в декабре 1770 года в гостях у Дени Дидро, княгиня сказала об Орлове, что он «один из величайших мерзавцев на земле». Не получив от Дашковой особых доказательств, Дидро все-таки записал: «Если можно вполне положиться на ее беспристрастие»^>235. В чем же состоят истинные причины тех чувств, которые испытывала вплоть до смерти княгиня Дашкова к Орловым, и в частности к графу Алексею Григорьевичу? Разобраться в этом вопросе – цель представленного очерка.

Для выяснения поставленного вопроса обратимся к мемуарам Дашковой. Необходимо заметить, что их изучение и использование связано с рядом трудностей. Е. Шумигорский отмечал, что в «Записках» Е.Р. Дашковой дан «минимум того, что могла бы написать умная, образованная и много видавшая на свое веку княгиня…», что она «лишь мимоходом иногда открывает край завесы, покрывающей исторические события»^>236. Сама Дашкова в письме к Гамильтон писала: «Вы убеждены, что я буду говорить о себе искренно, не скрывая ни добрых, ни дурных сторон; но заметьте, что не одна искренность затрудняет меня на этот раз. Подумайте только о том, что в чертах моего образа есть краски и тени, падающие на сановитых людей и великие события» (ЗД. 1990. С. 353; курсив наш. – О. И.). Нам думается, что Дашкова в ряде важнейших мест завесу опускает слишком сильно, и притом завесу не сплошную, а какую-то маскировочную, искажающую действительные события.

Особые трудности возникают из-за отсутствия окончательной авторской редакции «Записок». Известные их списки – британский и русский, – дающие в некоторых существенных моментах весьма различные и даже противоположные сведения, до сих пор не подвергались ни основательному текстологическому, ни палеографическому исследованию. Поэтому нельзя достоверно сказать, что хотела Дашкова видеть опубликованным за границей, а что оставить в России, что исправила М. Брэдфорд при публикации рукописи в Англии, а что возникло из-за неточностей последующих переводов, начиная с немецкого издания 1857 года^>237.

Однако и в имеющихся вариантах «Записок» за умолчаниями и искажениями можно, используя другие материалы, обнаружить некоторые любопытные исторические подробности, которые Дашкова хотела затушевать.

На последних страницах Дашкова, характеризуя свои «Записки», написала: «Кончая свой труд, могу совершенно чистосердечно заверить – я писала одну лишь правду, которой всегда строго придерживалась, часто даже в ущерб себе, и опускала лишь то, что могло кому-нибудь повредить; но читатель от этого ничего не потерял» (210; курсив наш. – О. И.). Орловых последнее замечание княгини явно не касалось, и этим людям, столь не любимым и презираемым Дашковой, в «Записках» уделяется подозрительно много места. К нескольким характерным фрагментам мемуаров мы обратимся ниже.

Начнем с рассказа Екатерины Романовны о «первой встрече» с

А. Орловым. 27 июня 1762 года, после того как Г. Орлов, привезший известие об аресте П.Б. Пассека, ушел, Екатерина Романовна отправилась пешком в дом Рославлевых. «Пройдя совсем немного, – пишет Дашкова, – я увидела всадника, скачущего галопом. Почему, по какому наитию я догадалась, что это один из братьев Орловых?