В этом письме стоит также обратить внимание на то, что Петр Федорович собирается отбыть в Германию, а не как сообщают другие источники – в Голштинию. Но в Германии главное лицо – Фридрих II, союзник Петра Федоровича, там же русская армия. О чем думал свергнутый император, когда писал это слово; не проговорился ли он по старой своей болезни – болтливости? Но для Екатерины подобное перемещение бывшего императора не могло быть приятным.

И наконец, что касается «хождений по комнате», Петр Федорович говорил истину; и сама Екатерина II в своих «Записках» сообщает: «…Он никогда не садился, и нужно было ходить с ним взад и вперед по комнате[55]; ходил он скоро и очень большими шагами; было тяжелым трудом следовать за ним…»^>217

ПФ2

«Если Вы решительно не хотите уморить человека, который уже довольно несчастлив…» – это написать мог, по нашему мнению, только человек, ограниченный в своих действиях и, скорее всего, арестованный. Как можно на расстоянии уморить свободного? Писавший признает во всем волю Екатерины, ограничен ею: и в возвращении ему Воронцовой, и в предоставлении ему свидания, и, наконец, самое главное – он признает правление Екатерины, говоря об «одном из величайших милосердных дел Вашего царствования»!

В письме нет ни слова об отъезде в Голштинию, ни о Гудовиче, о чем шла будто бы речь до его ареста и что было, возможно, одним из условий его добровольной сдачи (которые упомянуты в ПФ1). Петр Федорович со всем, кажется, смирился. Он просит только об одном, вернуть ему Воронцову – «мое единственное утешение». Следовательно, письмо написано после того, как подругу бывшего императора неожиданно отделили от него в Петергофе. Это был очень тяжелый удар, заставивший Петра Федоровича забыть обо всем. Екатерина подтверждает его просьбу о Воронцовой, но почему-то добавляет в письме к Ст.-А. Понятовскому от 2 августа «собаку, негра и скрипку». Исходя из того письма Петра Федоровича, которое мы имеем (ПФ2), можно предположить наличие другого письма, в котором говорилось о последних «трех вещах», да еще о «романах и немецкой Библии»; кроме того, Екатерине как-то был доставлен список вещей, которые считал необходимыми для себя Петр Федорович (СВ).

Современники-иностранцы о событиях, происходивших в Петергофе, когда туда привезли бывшего императора, мало что знали. Они только указывают на то, что Воронцова и Гудович были отделены от Петра Федоровича, несмотря на его просьбу (Прассе). Наиболее интересные сведения сохранил для нас барон Ассебург, записавший их со слов Н.И. Панина. Он рассказывает: «Петр, уже отказавшись от престола, просил как милости, чтоб ему оставили графиню Воронцову. Панин должен был видеться с ним в эти минуты. Он говорил мне об этом в следующих словах: “Я считаю несчастием всей моей жизни, что принужден был видеть его тогда; а нашел его утопающим в слезах ”. И пока Петр старался поймать руку Панина, чтобы поцеловать ее, любимица его бросилась на колени, испрашивая позволения остаться при нем. Петр также только о том и просил и ни о чем более, даже не просил о свидании с императрицею. Панин постарался поскорее уйти от него. Он обещал принести ему ответ Екатерины, но послал ответ через другое лицо. Ответ последовал отрицательный» (курсив наш. – О. И.)^>218.

Панин, которому далеко не во всем можно доверять, по-видимому, тут сообщает об обстоятельствах, которые привели к появлению ПФ2; правда, он молчит о том, в какой форме – устной или письменной – была просьба. Кроме того, Панин почему-то оговаривается, что Петр Федорович «не просил о свидании с императрицею». Это замечание странно; если принять его за истинное, то можно предположить, что разговор о такой встрече был ранее или позднее. Нельзя исключить и того, что по каким-то своим соображениям Панин исказил факты: ему (как и всем его единомышленникам), несомненно, было крайне невыгодным примирение Петра Федоровича с супругой. Правда, возможно, что ПФ2 было еще одной попыткой подействовать на Екатерину после отказа, о котором рассказал Панин.