Но за что Екатерина должна отпустить супруга в Германию с «назначенными лицами»? Кажется, что Петр Федорович говорит об этом в Р. S:. «Ваше величество может быть во мне уверенною: я не подумаю и не сделаю ничего против Вашей особы и против Вашего царствования» (курсив наш. – О. И.). Тут возникает несколько вопросов. Во-первых, почему Петр Федорович упрятал столь важное признание в постскриптум (куда добавляют, как правило, несущественные и потому забытые детали), а не продолжил сразу после просьбы об отъезде в Германию? Примечательно, что и в самом начале своего письма Петр Федорович прибегает к подобной формуле: «Я прошу ваше величество быть во мне вполне уверенною…» (правда, тут идет речь о снятии караула, мешающего жизнедеятельности арестованного императора). Но это, вероятно, показалось малым Петру Федоровичу, и он решил более подкрепить свою просьбу. Однако в этом, на наш взгляд, лежит самая большая загадка: если Петр Федорович подписал акт отречения от российского престола до отправления в Ропшу (29 июня), то почему он не ссылается на этот документ, а только обещает быть лояльным к императрице? Да и что стоит бумажка с отречением, если Петр Федорович сам лично в Сенате не объявил об этом. В любой момент, оказавшись на свободе, он мог объявить свое отречение ложным, полученным под давлением. Этот Р. S. можно объяснить или тем, что Петр Федорович изменил позицию после 29 июня, или в тот день он ничего не подписывал и вел торговлю с Екатериной, не зная о том, что о его отречении уже объявлено в Сенате. Не к этой ли стороне поведения свергнутого императора относятся следующие слова из письма А.Г. Орлова от 2 июля из Ропши: «…Другая опасность, што он действително для нас всех опасен для тово, што он иногда так отзывается, хотя в прежнем состояли быть» (курсив наш. – О. И.). Но если ты отрекся, и при этом сделал это письменно, то как же можно вернуть все назад? Петр Федорович был, как известно, весьма болтлив, что даже выдавал противникам свои тайные планы, о чем писала не только Екатерина II, но и Я. Штелин, хорошо знавший психологию великого князя, а потом и императора: «Употреблены были все возможные средства научить его скромности, например, доверяли ему какую-нибудь тайну, и потом подсылали людей ее выпытывать»^>212. Более того, бывший наставник великого князя утверждает, что именно болтливость Петра Федоровича привела к тому, что в обществе узнали о его замысле уничтожить гвардейские полки^>213. Екатерина подтверждает это: «Он не скрывал почти ни одного из своих проектов»^>214.

Теперь следует особо сказать о карауле. Чему должен был помешать он, не оставлявший Петра Федоровича одного даже при отправлении им естественной нужды? Побегу, агитации среди солдат или самоубийству? Вполне вероятно, что офицеры получили от Н.И. Панина наставления в духе изложенных им в инструкции для караула у Ивана Антоновича. В пункте 3 этой инструкции говорилось: «В покое с ним в ночное время ночевать вам обоим, а днем может быть с ним и один…»^>215 А. Шумахер сообщает о заключении свергнутого императора следующее: «Окно его комнаты было закрыто зелеными гардинами, так что снаружи ничего нельзя было разглядеть. Офицеры, сторожившие императора, не разрешали ему и выглядывать наружу, что он, впрочем, несколько раз, тем не менее, украдкой делал. Они вообще обращались с ним недостойно и грубо, за исключением одного лишь Алексея Григорьевича Орлова, который еще оказывал ему притворные любезности…»^>216 Шумахер упрекает Орлова, что он не выпустил Петра Федоровича в сад погулять. Но кому нужны были проблемы, если бы он предпринял попытку убежать или прибегнуть к помощи солдат, отдавая им приказы, как император?