С.Н. Глинка приводит другое предание: за несколько дней до своей кончины, выйдя на крыльцо, увидела, как «сверкнула молния змееобразно и рассеялась перед нею». «Это знак близкой моей смерти», – якобы промолвила императрица^>399. Масон замечал по поводу различных мистических предзнаменований кончины Екатерины II: «Мне бы не стоило упоминать здесь о предвестиях и приметах ее смерти, но поскольку чудеса все еще в моде в России, как станет понятно из дальнейшего, то справедливо будет заметить, что вечером того дня, когда императрица выехала с королем[110] к Самойлову, сверкающая звезда отделилась над ее головой от небесного свода и упала в Неву. Я могу даже (в подтверждение истинности мрачных предзнаменований) удостоверить, что об этом говорил весь город. Одни утверждали, что эта прекрасная звезда означает отъезд юной королевы[111] в Швецию; другие, указывая на то, что крепость и гробницы государей находятся неподалеку от места, где, казалось, упала звезда, говорили (по секрету и с трепетом), что это возвещает близкую смерть императрицы»[112]^>400. Следует заметить, что Екатерина II, насколько нам известно, нигде не писала о предполагаемой скорой смерти и не готовилась к ней (кроме «странного завещания», о котором шла речь в первом очерке). Напротив, она была уверена, что «умрет в глубокой старости, слишком 80 лет от роду», а И.И. Шувалову в январе 1789 года заметила: «Я уверена, что, имея 60 лет, проживу еще 20-ть с несколькими годами»^>401.

Наибольшую роль в приближении Екатерины II к смерти (и, вероятно, в субъективном понимании, скорой ее возможности), по воспоминаниям современников, сыграл отказ шведского короля Густава от брака с дочерью Павла Петровича, Александрой[113]. Ф.В. Ростопчин писал: «Все, окружавшие императрицу Екатерину, уверены до сих пор, что происшествия во время пребывания шведского короля в С.-Петербурге суть главною причиною удара, постигшего ее в пятый день ноября 1796 года. В тот самый день, в который следовало быть сговору великой княжны Александры Павловны, по возвращении графа Моркова от шведского короля с решительным его ответом, что он на сделанные ему предложения не согласится, известие сие столь сильно поразило императрицу, что она не могла выговорить ни одного слова и оставалась несколько минут с отверстым ртом, доколе камердинер ее, Зотов (известный под именем Захара), принес и подал ей выпить стакан воды. Но после сего случая, в течение шести недель, не было приметно ни малейшей перемены в ее здоровья. За три дня до кончины сделалась колика, но чрез сутки прошла: сию болезнь императрица совсем не признавала важною…»^>402

Сообщение Ростопчина о серьезном приступе – «отверстом рте» – подтверждается и другими свидетельствами. В.Н. Головина пишет со слов одного из главных участников переговоров – А.И. Моркова, что Екатерина II была в такой степени огорчена поведением короля, что у нее «появились все признаки апоплексического удара»[114]. Вероятно, речь идет о нарушении мозгового кровообращения, вызванном серьезным стрессом. Примечательно, что, по словам той же Головиной, нечто подобное – «нечто вроде апоплексического удара» – императрица испытала летом 1796 года, когда узнала о жестоком поступке великого князя Константина Павловича, что ее необыкновенно взволновало. Масон прибавляет немаловажную подробность в этой истории (после паралича): «В последующие дни ей приходилось делать над собой усилия, чтобы появляться на людях с обыкновенным выражением лица и не давать другим заметить, что она изнемогает от досады, причиненной ей строптивостью “маленького короля”. В силу этого кровь все сильнее приливала ей к голове, и тогда ее лицо, и без того излишне румяное, становилось то багровым, то синеватым, а ее недомогания участились»