Эту записку дополняют свидетельства современников, а также людей, которые были знакомы с основными участниками этих трагических событий. Что-то они скрывали, а что-то особо подчеркивали. Британский посол Уитворт в своей депеше на родину к лорду Гренвилю от 18 ноября (по и. ст.) писал[103]: «Все те, кто имел случай видеть ее императорское величество во вторник, заметили, что она никогда не выглядела более довольной и веселой, чем утром и вечером того дня. Ночь она спала хорошо и поднялась в среду рано в обычные свои часы между шестью и семью, пила кофе и после этого занималась тем видом литературной композиции (jener lichteren Art literarischer Composition), которым она занималась обыкновенно в те часы, которые были слишком ранними для ее министров. За день до этого у нее была легкая диарея, которую она на протяжении всей жизни считала полезной для своего здоровья. В среду состояние ее здоровья оставалось тем же, без признаков болезни или жалоб (Complaint[104]). Когда она ушла в свой особый кабинет (Privatcabinet) и дольше обычного не возвращалась оттуда, слуги забеспокоились и через полчаса, открыв дверь, нашли ее лежащей на полу без движения со всеми симптомами страшного апоплексического удара. Позвали помощь, попробовали все в подобных случаях применяющиеся средства, но безуспешно. От удара вплоть до конца ее глаза оставались закрытыми и она оставалась без изменения в состоянии летаргической бесчувственности. На следующий день вечером в девять часов 45 минут эта несравненная государыня завершила свой блестящий жизненный путь…» (курсив наш. – О. И.)^>390. Мы особо подчеркнули то предложение депеши, в котором говорится о последних трудах Екатерины II. Из современников – русских и иностранцев – об этом мало кто говорит. Г.Р. Державин в своих «Записках» сообщает, что императрица «занималась писанием продолжения записок касательно российской истории»^>391. Это сообщение почти дословно повторяет в своих мемуарах А.Т. Болотов. Он пишет, что императрица «встала, по обыкновению своему, рано и, напившись горячего (в издании, по-видимому, пропуск слова – кофе), села за свой стол и несколько времени упражнялась в писании и сочинении давно начатой ею российской истории»^>392. А.М. Грибовский, бывший с августа 1795 года статс-секретарем «у принятия прошений», пишет, что Екатерина II «в последнее время» с 7 до 9 часов утра занималась «по большей части сочинением устава для Сената»^>393.

Самого большого внимания достоин, на наш взгляд, посланный 9 ноября 1796 года в Москву князю И.М. Долгорукову своеобразный отчет о печальном событии инспектора Смольного монастыря Т.П. Кирьяка^>394. Автор, по горячим следам, попытался собрать сведения об обстоятельствах болезни и смерти Екатерины II и получал их, по-видимому, из самых первых рук (вероятно, от З.К. Зотова). При этом Кирьяк (в отличие от других современников) сразу замечает: «Не могу впрочем утверждать всего, как непреложную истину, ибо пишу то, что слышал. Нельзя, чтоб не было тут противоречий с другими известиями». О том, что произошло утром 5 ноября, он сообщает следующее: «В сей день, восстав от сна, [Екатерина] чувствовала в себе какое-то особливое облегчение, и тем хвалилась. В 9 часов потребовала кофею, который ей также особливо хорош показался, почему изволила выпить две чашки сверх обыкновенной меры, ибо в последнее время она от кофею воздерживалась. Между тем подписывала уже дела. Самому Трощинскому подписала чин статского действительного советника; поднесено было подписать Грибовскому чин второй степени Владимира и дом; Ермолову (Петру Алексеевичу, правителю канцелярии генерал-прокурора А.Н. Самойлова. – О.