– Вон та двухэтажка – это давно уже казармы. С Гражданской войны. А весь Кремль тогда прозвали «Городком Троцкого».

Наталья тоже смущалась:

– Да! Ваш Кремль очень похож на наш, московский Кремль! Очень красивый, белоснежный! В Москве Кремль тоже был белым. А потом стал красным, в цвет рабоче-крестьянского знамени.

Павел нежно смотрел на девушку. И наконец-то решился поцеловать. И Наталья растаяла. Разве ж устоишь перед таким парнем?

А Павел уже говорил о любви, которая нечаянно нагрянула. И, конечно, о свадьбе. Немедленной свадьбе.

Наталья не могла не согласиться.

И чуть позже, стоя в кабинке телефонной станции, взволнованно говорила:

– Мама, я люблю! Решила остаться в армии, с любимым! Медсестры и санинструкторы здесь очень нужны! Я ведь проходила спецкурсы!

– Доченька! А как же учеба? Как Москва? Ты что, бросишь театральный? Ты ж с самого детства мечтала стать артисткой!

– Мама, все наверстаю! После войны!

Две подруги

Наталью быстро включили в состав формирующейся 28 Армии и направили в медсанбат. Медиков действительно не хватало.

Здесь она подружилась с Олей Клочковой, санинструктором, прикомандированной к медсанбату. И часто, пользуясь передышками в службе, захаживала к ней. На чай.

Оля ставила на примус большой алюминиевый чайник. Доставала из шкафа алюминиевые солдатские кружки, тарелку с большими кусками сахара-рафинада. И начиналась беседа.

О чем?

Наталья – всегда, и всегда восторженно – о своем Павле. О своей московской жизни: как поступала в театральный, как училась, как рвалась на фронт.

Ольга о своем житье-бытье рассказывать стеснялась. Мол, ничего романтичного: выучилась по медицинской линии, работала в станичной больничке. Ни-и-че интересного! Народ суровый, не привык валяться по больницам. Привезут такого, покалеченного молотилкой, а он на работу рвется: «Давай, перевязывай быстрее! И выпускай!»

О своем фронтовом прошлом Оля тоже не рассказывала. Оно, в общем, было недолгим: «котел» окружения под Вязьмой, сильная контузия, эвакогоспиталь.

Однако о своем парне, Петре, говорила с восторгом. Соседи они с ним. В детстве частенько дрались. Без особого повода. Так, пацанские разборки. Ее на улице так и прозвали, за драчливость: «Пацанка». Дралась она хорошо. Отец научил приемам рукопашного боя. Так что никому в драке не уступала!

Повзрослев, Оля драться перестала. Стало быть, и соседу не доставалось. А Петр неожиданно стал районной известностью. Выучился у заезжих циркачей разным трюкам, стал жонглером и акробатом. Сальто-мортале! Раз – два. И прыжком – в огненный круг! Станичники замирали, когда он, сделав стойку кверх ногами, ходил на руках между закрепленными на полу острыми ножами.

Наталья лишь недоверчиво улыбалась.

Однажды Оля не выдержала:

– Не веришь? Смотри сама! Петро и меня научил крутить сальто! Вот!

Поставив кружку на стол, отбегает к стене:

– Але – оп! Сальто-мортале!

И прыгает, кувыркаясь в воздухе – сначала через руки, потом и без них.

И чуть не подшибает военврача, неожиданно открывшего дверь. Военврач – строгая женщина, любитель жесткой дисциплины. Но к трудягам, мастерам своего дела, она благоволила. Вот и сейчас, завидя акробатические сальто, лишь улыбнулась:

– Сержант! Ты мастер на все руки! В бою не подведешь!

Она не успевает завершить речь.

Снаружи, откуда-то снизу, слышится громкая ругань, перемежающаяся трехэтажным матом:

– Ко мне! Быстро ко мне! Твою мать! Кому сказал! На гауптвахту! Красноармейцы! Снять его!

И тут же – насмешливый голос, совсем рядом, за окном:

– Так точно! Никак нет! Вашбродь!

Военврач идет к окну, смотрит:

– Ольга! Поздравляю! Опять твой Ильин куролесит! Ну скажи, как он по отвесной стене залезает на второй этаж? Ну как? Его ж прошлый раз на «губу» сажали!