Внутри было темно, но сухо. Чиркнув зажигалкой, мужчина поджег сухое горючее, и мягкий рассеянный свет отогнал темноту. Словно пугливый зверек, тьма отшатнулась и притаилась за углами и уступами камней.

Макс посмотрел на Аню и ахнул. Девушка сжимала запястье чуть выше раны, чтобы ослабить приток крови. Но у нее ничего не получалось, и алые капели быстро сбегали по пальцам и срывались вниз вместе с дождевыми струями, насквозь промочившими молодых людей.

Макс выхватил из Аниной аптечки бинт с йодом, обмыл руку спутницы водой из бутылки, промокнул сухой тряпкой, обработал края раны йодом и туго перебинтовал.

– Тш-ш, – успокоил он девушку, когда та пискнула, от жжения йода, – хорошо, что вена не задета, тебе повезло.

– Спасибо, – поблагодарила она.

– Как ты? Очень больно? – поинтересовался Макс, заглядывая в глаза.

– Нет, что ты. Я просто очень испугалась, – и, оглядев себя, всплеснула руками, – ой, мы такие мокрые, надо переодеться.

Аня открыла рюкзак и отобрала для себя сухую одежду, а для Макса мужскую рубашку с длинными рукавами.

– Возьми, она тебе хоть и маловата, но все же лучше мокрой футболки.

– Мужская рубаха? – удивился он, – твоего друга?

– Нет, – улыбнулась девушка ноткам недовольства, что послышались в голосе Макса, – она моя.

– Она же велика тебе.

– Всего на два – три размера, – и пояснила, – я люблю брать в походы эту рубашку, днем она защищает от солнечных ожогов, если приходится долго находиться под открытым небом, а вечером от мошкары и комаров.

Макс не очень уверенно, но взял предложенную вещь. Пока Аня переодевалась, Макс накинул рубаху и прошел в дальний угол пещеры.

– Эн, а здесь уже кто-то ночевал. И не раз. Смотри.

Аня повернулась к нему. Макс шел с охапкой хвороста.

– Ты что хочешь с ним делать?

– Разжечь костер и просушить одежду.

– Но хворост пригодился бы нам для ночлега.

– Там еще есть.

Аккуратно сложив сухие ветки горкой, Макс поджег их. Маленькие язычки пламени, весело перебегая с веточки на веточку, быстро расцвели большим ярким цветком.

Аня вынула из чехла спальник и, сложив его вчетверо, положила ближе к огню. Друзья сели на него, прислонившись друг к другу.

Чтобы сухой хворост не прогорел слишком быстро, основную его часть Макс намочил под струями дождя и теперь постепенно по одной две веточки подбрасывал в пламя, которое недовольно шипело и потрескивало, словно рассерженный кот. Искорки огня яркими светлячками подпрыгивали над костром и вместе с голубоватым дымком уносились под своды пещеры, постепенно угасая.

За пределами грота все так же шумел ливень, но уже реже сверкали стрелы молний, а раскаты грозы становились все тише, докатываясь издалека.

Внутри же пещеры было тихо и уютно. Путешественники поужинали остатками лепешки с сыром, запили водой, что набрали из реки в опустевшую пластиковую бутылку и молча смотрели на пляшущие языки пламени. Близость разгоряченных тел в тайне волновала обоих.

Если сейчас она отодвинется, думала Аня, то он все поймет. Неужели она влюблена в этого человека? У нее что, отшибло мозги? И она потеряла способность здраво рассуждать? Мимолетные прикосновения волнуют так сильно, что затрудняется дыхание, и она не может справиться с собой. А что же он?

Его голубые глаза, не отрываясь, смотрели на костер, а на губах играла легкая задумчивая улыбка. Боже, Аня чувствовала себя полной дурой. Наверняка он все видит и замечает. С его-то опытом!

А Макс просто наслаждался прикосновением нежного девичьего плечика и завитками волос, что просохли и, упрямо выбиваясь из косы, щекотали его щеку. Как же разительно отличалась обстановка, в которой он оказался сейчас от того, что бывало с ним прежде. С любой американской подругой он уже в первый вечер познал бы страсти любви. А к Энни не смеет прикоснуться, ну если только вот так, мимолетно, как бы невзначай. Эта девушка недоступна его пониманию. Ее нельзя обидеть, нельзя самоуверенно и, властно приобняв, прижать к себе, как многих других. В ней есть что-то чистое, незапятнанное, непривычное для его современного понимания.