– Нисколько. Я видел, как он на тебя смотрел, и знаю, к чему это может привести. Томаз, сам того не желая, сломает жизнь тебе и себе… Что же касается моих прежних увлечений, все это в прошлом… Любаша, я человек упорный, не в моих правилах бросаться словами; я скорее умру, но не отступлюсь и своего добьюсь обязательно – выполню обещание, тем более сделанное в письменной форме. Ты не знаешь, кстати, у кого наш с тобой договор?

– У меня точно нет.

– Не суть важно. Главное, мы знаем о его существовании. Любовь… Я давно люблю тебя, а значит, и ты полюбишь меня.

Одновременно Нестеров выбирался из угла, в который сам себя загнал. Сидеть там было крайне неудобно, а разговаривать – тем более. Встав, он оказался рядом с Любой, стоявшей лицом к плите и к нему вполоборота. Взяв ее за плечи, он развернул к себе, хотя и не знал, что сделает в следующую минуту… «Может, поцеловать? – Мелькнуло в голове. – Момент вроде подходящий».

И вдруг она, ударив его в грудь своими маленькими кулачками, заставила сделать шаг назад, один костыль при этом с грохотом упал на пол.

– Нестеров, ты что, выпил? От тебя несет, как от пивной бочки!

Глаза, которые еще недавно были ласково изумрудными, стали нестерпимо холодными, враждебными. Наверное, Люба почувствовала запах пива, выпитого им утром.

– Ты лучше ничего не говори, только хуже будет… Все, на сегодня свидание закончилось! Запомни: еще раз придешь ко мне выпивши, считай, что мы с тобой не знакомы. А сейчас, прошу тебя, уходи.

Сергей был ошарашен, он никак не ожидал такого поворота событий и смог только смущенно сказать:

– Хорошо, хорошо… извини, пожалуйста.

Оказавшись на улице, Нестеров постепенно стал осознавать, что произошло нечто значительное в его жизни, о чем он, может быть, до конца еще и не догадывается.

На следующее утро он проснулся ни свет ни заря. Лежал тихо на своем диване, стараясь не разбудить мать. Мысли в голову лезли разные, но всё больше светлые. Быть может, причиной были яркое солнышко и синее небо в легких перистых облаках? А может, и что-то другое… Ему представлялось, как он идет с Любой по красной ковровой дорожке Дворца бракосочетания, что на улице Грибоедова: она в красивом подвенечном платье с белыми цветами в руках, а он в дорогом темно-синем костюме и бордовом галстуке, а по краям дорожки – ребята из отдела, довольные, улыбаются, смеются, поздравляют…

– Сынок, ты не спишь? О чем размечтался-то? – Мамин голос расстроил его сладкие фантазии; но настроение не испортилось.

Он знал, что все будет именно так, как ему пригрезилось.

Пошли третьи сутки, как Поздняков с Нестеровым заняли номер студенческого общежития на восьмом этаже, и Михалыч ни разу не пожалел, что на Универсиаду напарником взял именно Сергея.

– Как там наши штабные крысы? Что новенького на незримом фронте? – На правах старшего товарища, подающего пример, Поздняков был энергичен и собран.

– Яков Серафимович после суток уехал отдыхать, у штурвала остался Пал Ефимыч. На дежурстве – Колкин Витя и Володя Моренов. Просили передать, чтобы ты подошел и ознакомился с ориентировкой по составу делегации из Ирана. Я уже прочитал… – В интонации Нестерова сквозило недоумение. – Слушай, такое впечатление, что у них половина – сотрудники спецслужб. А кто тогда на соревнованиях выступает?

– Сережа, у иранцев все надежды на борцов, остальные виды спорта их мало волнуют. Так что офицеров из разведки и контрразведки они могут напихать сколько угодно… В ориентировке персоналии есть? Хорошо. А кто с ними из наших работает? Азербайджанцы? За-ме-ча-тель-но. Я сейчас в штаб, а ты предупреди их, чтоб через час были у нас в номере, проведем совещание… Интересно, а как азербайджанцы с ними общаются?