Действительно, на пятиметровой кухне двухкомнатной хрущевки Сергей занимал слишком много места. Он с трудом втиснулся на табуретку между окном и кухонным столиком.

– Слушай, Нестеров! Ты действительно придаешь значение вчерашней шутке?

– Почему ты думаешь, что это шутка? А как же судьба, шанс, который выпадает человеку раз в жизни? Может, это тот самый случай.

– Ты мистик, фаталист? Что-то я раньше за тобой такого не замечала… – Иронии в словах Любаши было через край; и, глядя на него сверху вниз, она резко бросила: – Вот что я тебе скажу, Сергей. Выбрось ты эту дурь из головы. После твоего звонка я позвонила Татьяне и узнала, что ты, оказывается, работаешь в КГБ. Так вот, я с детства ненавижу военных, а кагэбэшников особенно. По-моему, все они достаточно ограниченные люди. У нас в институте был начальник первого отдела, его так и звали: Человек из КГБ. Большего идиота в жизни не встречала! Он меня в институт в брючном костюме не пускал. Девчонок за мини-юбки из института выводил, за социалистическую нравственность боролся… Ну, я ему устроила: брюки – в сумку и на перемене в туалете переоделась. Он как увидел меня в коридоре, так его чуть удар не хватил. Запомнил, держиморда, и, когда подавали документы на поездку в Германию, из списков вычеркнул. Правда, потом меня в Венгрию все равно пустили. Но за это ректору нашему спасибо надо сказать, заступился… Впрочем, честно говоря, дело в другом… – Она, чуть прищурив глаза, посмотрела на него. – Нестеров, после того, как я видела все твои «шашни» и нежности с девицами, думаешь, ты можешь на что-нибудь рассчитывать?

Сергей не успел понять, что его больше разозлило: ненавистное слово «кагэбэшники» или упоминание о бывших подружках, – но реакция была мгновенной.

– Погоди, Люба, давай по порядку.

Китаева с ироничной улыбкой что-то помешивала в кастрюльке.

– Во-первых, я не военный. Да, у меня воинское звание лейтенант, но я оперативник; нам вообще запрещено появляться в форме.

Что-то в ее взгляде изменилось; может, подействовало непонятное слово «оперативник»?

– Про ограниченность, как ты говоришь, «кагэбэшников». Что-то, дорогая моя, у тебя здесь не клеится. Ты ведь раньше не считала меня ограниченным? А сейчас что изменилось? Ты хоть знаешь, что конкурс в нашу Вышку, или, как ее официально называют, в Высшую Краснознаменную школу КГБ СССР имени Дзержинского, такой же, как в МГУ? Только у нас перед этим еще отбор со всякими тестами, анкетами и прочим. Сама должна понимать, ограниченных туда не берут… – Нестерову показалось, что удалось поколебать незыблемость ее позиций, и окрыленный успехом он поспешил закрепить достигнутый успех. – Теперь про девушек… Что было, то было! Но ведь их уже нет. Кто-то из великих, не помню, кто именно, сказал: «Чтобы найти крупицу золота, надо перелопатить тонну пустой породы».

– Значит, ты шел ко мне, своей мечте? Кстати, ты сегодня понял, что я – мечта твоей жизни или тебя вчера озарило? Шел, говоришь, через пять, десять… не знаю, сколько их у тебя было, этих женщин, чтобы найти девушку своей мечты? На костылях? Вот они, между прочим, костыли… Сережа, не смеши. Вчера Томаз, когда мы ехали от Татьяны, правильно говорил, что не надо шутить такими вещами. Потом люди не знают, как друг другу в глаза смотреть… Прошу, давай оставим все, как было. Хорошо?

– Нет, не хорошо, – голос Сергея изменился, испарились нотки игривости, светской болтовни. – Ты, Любочка, плохо меня знаешь. Какие шутки? Сказал, женюсь – значит женюсь. И никакому Томазу я тебя не отдам, не надейся.

– Причем здесь Томаз? И какое тебе до него дело? Не много ли ты себе позволяешь?