Любе было не по себе от такого любопытства, но она старалась не подавать вида. Нестеров, заметив «хитрые» соседские маневры, прошептал ей на ухо: «Не обращай на них внимания. Ты самая замечательная девушка в мире!»

Потом был чай с сушками и его рассказ о событиях дня: беседе с кадровиком; встрече с Михалычем, который ненавязчиво пытался наставить его на «путь истинный»; изучении всяких приказов и инструкций в попытке понять серьезность ситуации; разговорах с ребятами из отдела. А еще, чтобы хоть как-то разрядить ситуацию, он покрасовался перед ней в парадной шинели и фуражке, отдавая честь под козырек и маршируя, как на плацу.

Люба слушала молча, не перебивая, задумчиво улыбаясь, потом попросила показать семейный альбом. Внимательно рассматривала фотографии отца в форме майора НКВД, дяди – офицера пограничника, старшего брата, когда он еще был слушателем Высшей школы КГБ.

– Знаешь, Сереж! Папа рассказывал, что был на Дальнем Востоке, строил железную дорогу, его даже грамотой наградили, но как он там оказался, я, честно говоря, не знаю. Не представляю, какое преступление мог совершить мой отец. Конечно, человек он горячий, а как выпьет, может и натворить чего-нибудь. Но это мой отец. И этим все сказано. А еще я знаю, что папа копейки чужой не возьмет.

Она замолчала. Нестеров понимал, что нельзя ее сейчас перебивать.

– Сереженька, ты только не обижайся. Послушай меня спокойно…

Люба взяла его за руку.

– У тебя такая семья, прямо целая династия, ты безумно любишь свою работу и ребят. Когда рассказываешь о них, глаза такие довольные, счастливые. Разве ты сможешь без них и своей любимой работы? А я так понимаю, что, если ты на мне женишься, тебя из Комитета могут уволить. Так? Раз молчишь, значит, я права, могут. Что тогда будет? Подумай: женишься на мне, уйдешь с работы и, наверное, никогда не простишь мне этого… – Она никак не могла справиться с волнением. – Сережа, я поначалу легко ко всему относилась, думала, посмеемся, дурака поваляем и забудем. Но ты же сумасшедший. Ты невероятный сумасшедший! Я и не заметила, как влюбилась в тебя, глупая… Знаю, что не должна говорить этого, не должна…

Он поднял ее, как пушинку, на руки и стал целовать глаза, губы, пряди волос. Стены пошли хороводом, они потеряли чувство времени и пространства… Когда раздался стук в дверь и голос соседки позвал его к телефону, они очнулись на кровати, накрытые почему-то его парадной шинелью…

Ни тогда, ни после Сергей так и не узнал, что судьба его решилась семнадцатого декабря на совещании в кабинете начальника Управления.

– Рассказывайте, Станислав Михайлович. – Кирилл Борисович сразу дал слово начальнику информационно-аналитического отдела.

– Обобщив материалы, которые удалось найти в архивах, мы получили следующую картину… – И Станислав Михайлович открыл папку, на которой золотом было выведено «Для доклада». – Китаев Григорий Кириллович, тысяча девятьсот двенадцатого года рождения, из крестьян, уроженец деревни Волчок Моршанского района Тамбовской области, образование незаконченное среднее, беспартийный. В возрасте шестнадцати лет ушел из дома и перебрался в Москву. В июле тысяча девятьсот двадцать девятого года через биржу труда завербован на строительство Мавзолея на Красной площади, прошел спецпроверку, в материалах ОГПУ сведений компрометирующего характера не содержится. На спецобъекте работал вплоть до октября тысяча девятьсот тридцатого, на заключительном этапе строительства использовался для проведения отделочных работ во внутренних помещениях. Затем в течение полутора лет работал каменщиком на строительстве жилых домов и объектов промышленного назначения. В ноябре тысяча девятьсот тридцать второго года Китаев, работая продавцом булочной номер четырнадцать на Тверской улице, сейчас улица Горького, вместе с двумя рабочими получил на хлебопекарне продукцию, которую доставил к месту назначения. При приемке хлеба администрацией булочной выявлена недостача в количестве двух буханок, что послужило основанием для информирования правоохранительных органов по факту хищения кооперативной собственности.