Эти мысли вызвали к жизни новый поток слез. И он почувствовал, как его тело начало содрогаться сначала от сдержанных рыданий, потом, когда сил сдерживать их не осталось, его плечи затряслись от настоящих слез. Слез, которые так и не смогли пролиться у взрослого мужика, в момент смерти и похорон родителей. Слез, которые всегда приносят облегчение от страданий, своим потоком, смывая нашу боль. Тогда, два года назад, он так и не смог заплакать, зато теперь, слезы казалось, захлестнули его своим потоком. Смывая с его души всю боль, которая в ней накопилась.

Родители тревожно переглядывались, ничего не понимая. А он, наконец, оторвавшись от отца, ушел в ванную, так больше и, не сказав им не слова.

Уже спрятавшись за дверью и поливая свое лицо ледяной водой, он услышал разговор родителей.

– Что это с ним? – удивленно спросил отец.

– Сказал, что сон увидел страшный. В нем я якобы умерла, но судя по тому, как он заплакал, увидев тебя, то ты, похоже, тоже разделил мою судьбу в его сне.

– Чего только не приснится детям. Говорил я, что он слишком много читает. А ты все нет. Надо ограничивать телевизор и книжки. Пусть больше бывает во дворе.

– Не наговаривай на него. Не очень много он и читает. А присниться ребенку может всякая ерунда. Так что не надо обвинять его не в чем. Иди вон завтракать.

Что-то, пробормотав в ответ, отец ушел одеваться.

Холодная вода быстро привела Диму в чувство. Тем более, когда льёшь ее на темя. Он уже так привык во время умывания мыть за одно и голову, благо он сбривал остатки своей тонзуры, и сушить волосы ему было не надо.

Но сейчас, основательно намочив голову, он остановился. До него дошло, что волосы не лысина и их так быстро не высушишь полотенцем. А фена, как он знал, у них в доме не было. Да и вообще, похоже, нигде его тогда не было, в восемьдесят пятом году.

Пришлось прервать процедуру приведения себя в чувство и заняться зубами. Он хоть убей не помнил, какая из четырех зубных щеток, его. Методом исключения выбрал саму маленькую и приступил к чистке.

К тому моменту как он закончил умывание, от слез не осталось и следа. Наоборот, настроение его стало великолепным. Действительно, зачем ему горевать. Он молод, здоров, вооружен знаниями. Впереди у него несколько безоблачных лет, в которых, как он знал, ничто не будет грозить его жизни и жизни его родных. Так чего же тогда горевать.

Поэтому, когда в ванной появился старший брат и начал требовать от него освобождения места, Дима не стал возражать, а вооружившись полотенцем, принялся вытираться.

Покончив с этим, вернулся на кухню, где мама уже сварила рисовую кашу на молоке. При виде ее он даже заулыбался. Но улыбка его быстро погасла, когда он увидел, сколько каши мать накладывает в тарелки. Такой порцией мог бы наесться даже взрослый человек, не говоря уже о нем, ребенке. Сразу пришли воспоминания о своем лишнем весе, который появился благодаря вот такому материнскому кормлению. Сама мама пережила послевоенный голод и очень не хотела, чтобы ее дети пережили тоже самое. И хотя еды было всегда достаточно, она кормила своей детей из больших тарелок, наполняя их до краев и требовала, чтобы дети доедали все. Так ей казалось, что они не будут голодать. Ей даже в голову не приходило, что это слишком большая порция для ребенка. Она так хотела, и так будет.

Оставлять, что-либо в тарелке, тоже было не принято. Мать сразу же поднимала бурю. Или если ты не доел, значит, ты заболел, и она сразу же начинала процедуру лечения, которая несла в себе не меньше страданий, чем лекция о том, почему ничего нельзя оставлять в тарелке.