– Да, – согласился Арне, – но всё же женщины у них чертовски привлекательны! И какие глаза, какой взгляд!

– Ты ещё про «неразгаданную русскую душу» вспомни!

– Однако, Георг, есть же у них душа? – смутился майор.

– Ах, дорогой мой зондерфюрер, какая душа? –  расхохотался  полковник.  – Знаешь, кто очень хорошо разбирается в этом вопросе? – он выжидательно уставился на Арне, но тот медлил с ответом.

 Полковнику было приятно поучать новоиспечённого вояку:

– Неужели ты не читаешь наших газет?

Майор с сомнением покачал головой:

– Как же их последние победы – Сталинград, Курск? А храбрость, с которой они сражаются?

Окатив новичка высокомерным взглядом, полковник  продолжил:

– У русских нет загадочной души, значит, нет и духовности, их упорство сродни некоему животному инстинкту!

Арне согласно закивал:

– Большевики использовали этот инстинкт в своих целях. Но с нами им никогда не справиться.

– О! – многозначительно поднял палец Георг. – У нас великая миссия.

Дарья Тимофеевна терпеливо ждала и, оглядываясь на хату, незаметно наблюдала за сараем, надеясь, что его обитатели успеют спрятаться, пока немцы нафилософствуются и, может быть, пойдут восвояси. «Надо было сразу предупредить, что у задней стены лаз, доски отодвигаются», – жалела запоздало.

И всё же полковник перехватил её взгляд:

– Осмотрим двор и сарай, – предложил неожиданно и направился к

сеннику. Хозяйка отчаянно бросилась наперерез:

– Там родственники, дети! Документы есть! В Городок идут, им приказано. Отдохнут, переночуют…

– Партизанен?   –  немцы насторожились,  вскинули винтовки.

– Нет! Нет! Женщины, дети, старики… Заночевать пустила, –  спотыкаясь, бежала вслед за ними Дарья Тимофеевна.

Распахнули дверь. Поток  света, хлынувший в сумрачное нутро сенника, высветил испуганные лица беженцев – замотанные в платки детишки, укутанные, как зимой, немощные старухи.

 Пока немцы находились в хате, мужики всё-таки успели уйти в лес, увели с глаз долой лошадей и затаились.  Но в глубине  сарая фельдфебель заметил сбившихся в кучку  женщин, и хоть они прятали лица под низко опущенными платками,  различил среди них и юных девочек, и молодиц. Не обнаружив партизан, разочарованно скривился, закинул винтовку за спину, поспешил на воздух.

Беда миновала.

Прощаясь со своими, Трофим обнадёжил новостями о приближающемся фронте, о красных флагах в Смоленске. Рассказал, что драпают немцы на запад, и уже скоро, совсем скоро Красная армия освободит Езерище.  Напоследок даже озорно улыбнулся:

– Слыхал я, как они давеча про русскую душу, трошки научился понимать по-ихнему. Этим гонорливым поганцам души нашей вовек не разгадать! – И выскользнул из хаты.  Незаметно, огородами, прячась за деревьями и кустами, скрылся одному ему известными тропками.

 Беженцам оставаться в деревне тоже становилось опасно. Кто знает, что придёт в голову фашистам? Приставят полицаев и погонят в неметчину. Решили уходить на рассвете.

– Арне! Арне! Вставай, друг, хватит дрыхнуть, пойдём и разберёмся с этими партизанскими шлюхами!

Четырнадцатилетняя Тося надрывно кричала и вырывалась, пока лысый волок её за волосы в кусты за сараем. Когда с остервенением начал рвать одежду, изловчилась, вцепилась во вражью руку зубами так, что они вонзились в плоть. Немец зарычал, с размаху саданул кулаком в нежное девичье лицо. Хрустнули кости,  рот мгновенно наполнился кровью, в ушах загудело пронзительно и тошнотворно…

Чуть державшийся на ногах майор, с пьяно-мутными, словно покрытыми пеленой глазами, покачиваясь, долго  смотрел в глубь сенника. Потом решительно ввалился внутрь и, не разбирая, схватил за шиворот первую попавшуюся бабу – старую Кондратьевну, прикрывавшую собой дочку. Вытащил на улицу, повалил на землю, но, одумавшись, подскочил и, тяжело дыша, поволок дальше, за штакетник…