– О, Штаты – это здорово! – подхватила она. – Там такая погода зимой, какую у нас в Питере и летом нечасто увидишь. Вообще красивая страна. Многие из наших влюбляются в нее без памяти.

– Остаться не предлагали?

– Представь, предлагали, и вполне искренно. Но я пока не готова. Не поверишь, не могу долго без Петербурга! Казалось бы, родилась не здесь, но просто прикипела к нему. Я, наверное, не раз тебе рассказывала, как в первую ночь после своего приезда в Ленинград бродила по городу, пока меня не сморил сон под каким-то памятником! Едва в милицию не забрали, тогда с этим строго было. Еле уговорила милиционера, чтобы отпустил, иначе опоздала бы подать документы в университет. Наверное, учел, что на исторический факультет, а, может быть, потому что сам был молоденький.

Марьяна Георгиевна мечтательно откинулась на спинку дивана, подперла тонкой ручкой худенькую щеку. Спохватившись, виновато повернула ко мне голову:

– Заболталась о себе! Как ты живешь, девочка? Как мама, она мне давно не звонила? Что Илонка? Ты хорошо выглядишь, у тебя цветущий вид!

Да уж, цвету. Бушую прямо! Вслух я произнесла:

– Собираюсь поехать к ним, у Илоны скоро день рождения, она меня очень ждет.

Марьяна покачала головой, разглаживая на коленях светло-серую юбку:

– Признаться, я одобрила, когда твоя мама решилась уехать в Ригу, хоть и понимала, что работать по специальности ей там не светит – русская филология в Латвии не в чести.

– Я и сама не очень хорошо представляю, как они устроились на новом месте. Был бы у меня постоянный интернет, но при моих обстоятельствах…

Марьяна непроизвольно поджала губы. Она отлично поняла, какие обстоятельства в лице Многокарповны я имела в виду, и это не только проблемы с проведением стационарного интернета. Моей соседке кто-то напел, что тогда телефон будет всегда занят, а объяснять ей что-то – это выше моих сил. Наверное, это единственная мамина просьба, которую Марьяна не нашла в себе сил выполнить – хоть иногда наведываться ко мне в квартиру. Трудно представить себе два более несхожих существа! Они с Многокарповной возненавидели друг друга с первого взгляда. Не стаду приводить здесь словесных построений, которые потом громогласно изрекала моя соседка, но и Марьяна не удержалась от единственного бранного слова, которое я от нее когда-либо слышала. Она долго молчала в потрясении, потом процедила с невыносимым презрением: «Фефёла»! Что это такое, до сих пор не знаю, но сказано это было с чувством.

– Может быть, ты чаю хочешь? – встрепенулась хозяйка. – Прости меня, милая, кажется, я тяну время.

Она встала с дивана, сделала круг по комнате и снова присела рядом со мной.

– Ну что, «мороз крепчал»?

– Какой мороз? – удивилась я.

– Ну, это из биографии Чехова. Рассказывали, что он отказался читать присланную рукопись начинающего автора, потому что первыми словами в романе было: «Мороз крепчал».

– Я же не Чехов! Занятный отрывок… А что это?

Марьяна замялась, засмеявшись немного натянуто, но, заговорив, постепенно воодушевилась:

– Понимаешь, девочка… В той версии истории, которую нам преподавали когда-то, скопился целый набор штампованных клише. Все события подгонялись под классовую теорию и борьбу угнетенных масс. А то, что не укладывалось в эти рамки, отбрасывалось. Я когда-то, по незнанию, попыталась взять в качестве темы для курсовой работы что-нибудь из времен Павла I, но… Была у нас такая дама, заведовала кафедрой истории партии. Она читала лекции только за трибуной, всегда носила жакет, похожий на мужской пиджак, и волосы откидывала назад вот так, растопыренной пятерней… – Марьяна продемонстрировала залихватский жест, махнув рукой над своими ухоженными волосами. – «Зачем вам этот припадочный? Ничего, кроме омерзения, этот солдафон гатчинский не может вызывать. Возьмите лучше тему бунтов против военных поселений во времена Аракчеевщины. Богатейший материал! Если его классово верно подать, пятерка вам обеспечена». Но я тогда не послушалась. Выпросила у своего руководителя тему истории строительства в Гатчине, и… Получила три балла, самую свою низкую оценку за всю учебу! И это при том, что большая часть работы пришлась на Григория Орлова, он в Гатчине первым затеял большое строительство. Но с каким упоением я подбирала материалы о павловских временах! Правда, они на многие годы остались лежать без применения. И частенько по телевизору показывали фильм «Весна на Заречной улице», где симпатичнейшая учительница литературы произносила фразу, от которой у меня чуть ли не слезы наворачивались на глаза… Помнишь? «Когда жестокий и трусливый император Павел», и так далее… Я-то знала, что он не был ни жестоким, ни трусливым. Странным – да, непредсказуемым – да, непоследовательным – да! Никогда, пожалуй, исследователи не смогут прийти к единому мнению по поводу оценки его невероятных поворотов в политике. То он с жаром поддерживает масонов, то охладевает к ним и дает пристанище иезуитам. То в память о своих встречах с Людовиком XVI и его женой принимает эмигрантский корпус принца Конде; то воюет с Наполеоном, то собирается вместе с ним в поход на Индию!..