АДРИЯН. Что ж это, в самом деле? Чем ремесло моё нечестнее прочих? Разве гробовщик брат палачу? Чему смеются басурмане?!!
Сперва на себя оборотились бы лучше! Кто вы, да что вы сами-то?! Чего ради суетитеся на белом свете?
Вечно мните из себя невесть что. Мол, дела́ у всех важные, не дай бог! А как срок придёт, так и все дела выходят ни к чему.
Всего-то и дел, что один в сатине, другой в бархате – велика разница! Смех. Вот уж смех, да и только!..
Я бы и сам посмеялся, кабы злодеем был.
Да вам того не понять. Вы ж предо мной словно дети малые, так и сто́ит ли вам объяснять чего? Когда поймёте – ко мне придёте, да уж поздно будет…
Что ж это, люди, творится-то! Чем ремесло моё вам неугодно? Разве гробовщик вам злодей какой? Или вам гробовщик – гаер святочный? Чему, чему смеётеся?
Хотелось было мне позвать всех на новоселье, задать вам пир горой: ин не бывать же тому! Не бывать! Маловаты вы, детки, для праздников. Сидите тут? – вот и сидите далее, смейтесь вздорным пустякам своим.
А созову я тех, кто теперь меня ценит! Кто меня понимает! Своих созову! Тех, на кого я работаю! Созову мертвецов православных! Вот!
К этому моменту гробовщик уже дома. Сидит у стола с ночным колпаком в руках. Аксинья стягивает с него второй сапог.
АКСИНЬЯ. Что ты, батюшка! Что ты это городишь? Перекрестись! Созывать мёртвых на новоселье! Экая страсть!
АДРИЯН. Ей богу созову! И на завтрашний же день. Милости просим, мои благодетели, завтра вечером у меня попировать; угощу, чем бог послал.
Адриян натягивает на глаза колпак и тут же, сидя за столом, засыпает. Аксинья пытается его разбудить или сдвинуть с места – бесполезно.
АКСИНЬЯ. Вот, нагрузился-то батюшка… То годами без праздников сидим, то на тебе – повеселилися. Уж не знаешь чего и лучше.
Махнув рукой, уходит, ворча, с Адрияновым кафтаном и сапогами.
Похороны купчихи Трюхиной
С уходом Аксиньи быстро темнеет. Адриян спит. За окном воет ветер. Раздаётся настойчивый стук в дверь. Адриян ворчит что-то невнятное, стук повторяется, Адриян с трудом поднимается, в это время входит почти спиной Аксинья, пытаясь не пустить гостя, за ней денщик племянника Трюхиной.
АКСИНЬЯ. Нельзя, нельзя. Хозяин почивать изволит.
ДЕНЩИК. Велено разбудить.
АКСИНЬЯ. Да куды ж ты… Нельзя, говорю…
АДРИЯН. Что вам угодно?
ДЕНЩИК. Вы Адриян Прохоров? Я послан к вам по важному делу от Петра Савельича.
АДРИЯН (пытается вспомнить, кто это). Петра… Савельича?
ДЕНЩИК. От него са́мого. Он просил вас ехать со мной сейчас.
АДРИЯН. Да что ж за дело-то такое?
ДЕНЩИК. Дак, известное дело… Тётушка его, Лизавета Егоровна Трюхина, вчерась померла же…
АКСИНЬЯ. Купчиха?.. Господи, да как же это? А батюшка к ней только вчера ездил!
ДЕНЩИК. Я про то не ведаю. Может и ездил. Только к вечеру померла.
АКСИНЬЯ. Батюшки-святы! Как же это?..
АДРИЯН. Полно причитать, Аксинья, сапоги давай! (Денщику.) А ты ступай, передай барину, что я скоро буду сам на извозчике. Скажи, что гроб, свечи, покров и все, что надо доставлю в исправности. Все будет улажено как надо, и лишнего я не возьму, пущай за то не волнуется… И на вот от меня тебе на водку. Ступай.
Денщик уходит. Аксинья приносит сапоги. Адриян обувается.
Вот ведь как чувствовал! Ну, Трюхина… ведь и слушать не хотела! Вон прогнала! А у меня-то глаз намётанный. Я ж тут не просто так!.. Хорошо, хоть запас имеется.
АКСИНЬЯ. Дак, что ж теперь? Дочерей будить?
АДРИЯН. Не надо. Сам управлюсь. Иди извозчика найми. Тут легко теперь – за углом на площади стоят.
АКСИНЬЯ. Ага. Я мигом! Ой, господи, это ж надо…
Аксинья уходит.
АДРИЯН. И чего распричиталась? Словно родню хоронит.