– А чего он смеялся-то, коли помирать собрался? – Разволновался начальник, стирая пот с блестящей головы сальным носовым платком. – Никак помешался?
– Хрен его разберет, только взялся он гнусно хихикать, видя нашу такую потерянность. И пальцами в нас тыкать, указать нам, понимаешь. Тут Янин не выдержал. Он как выпьет, медведю глаз натянет. А тут, на, какой-то щуплый призрак. Закинул кошку, полез, глядь, сопляк по башне мечется, Призрак, значит. Как он его сразу не прибил, один бес знает. Смех его пробрал, так исходил, думали, концы отдаст. А сопляк не растерялся, вперед его спустился и в камеру забился, закрыть его просил. Закрыли из жалости. Так Призраком его и окрестили.
Толстяк развеселился, прыская в кулачок.
– Представляю, такой щуплый… А тут Янин! Наверно, в штаны наделал! Сам в камеру! – Лысина его краснела, из глаз просились слезы.
– К делу. – Жестко оборвал наемник, теребя рукоятку ножа. – Кто был нужен Одноглазому?
– Что ж, если в меню всего одно блюдо, – медленно процедил Призрак, доставая из рукава нож. – Меня ведь не обыскали толком, только сумку прошманали, еду вытряхнули, спички. – Он двинулся к Норту сквозь липкую грязь. Норт стоял, не двигаясь, следя за лезвием зелеными, как ряска, глазами. Рука с ножом поднялась, набирая размах, когда острие осветилось живым трепетом огня. Призрак тоже застыл, не смея поверить глазам. На лезвии плясало пламя. Они повернулись одновременно, завороженные веселыми бликами на черной поверхности топи. Сотни крошечных огоньков, повинуясь единому ритму, плясало вокруг. Они манили за собой, обещая твердь и сушь, они звали, обещая сытость и безопасность, они зачаровывали, обещая сон и небытие. Беглецы слепо пошли вперед, черная грязь быстро подбиралась к горлу, высасывая последние силы. Нож выскользнул из ослабевших рук Призрака. И тут все огоньки погасли, словно кто-то задул именинный пирог. Очарование рассеялось. Ноги глубже уходили в тину. Холод сковал тело.
– Прости, я не хотел тебя есть, просто хотел проверить… – Грязь подбиралась ко рту.
– Я понял, ты тоже прости… – Ливень заливал запрокинутые лица. Призрак первым пошел ко дну, когда могучая рука подхватила его, вынося во тьму, которой можно было дышать.
– Сегодня ночь моего второго рождения. – Вяло подумал Призрак, прежде чем кануть в темный омут.
Раскаленный воздух дрожал, расслаивая белые облака над горизонтом. Солнце истекало кровью, пятная песок. Алые птицы заката тянулись к полуночи. Молоток раскалился, обжигая ладонь. Юноша медлил. Закат пронзал воздух острыми лезвиями лучей. Рука выпустила молоток, не в силах сдержать жар. Он беззвучно ударил в дверь. Облачко пыли взвилось над рассохшимся деревом.
Тепло растекалось по телу, отдаваясь блаженством в каждой клеточке. Лежать было мягко и сухо. Чья-то огромная рука приподняла его голову, влив в полуоткрытый рот густой ароматный настой. Призрак приоткрыл глаза. Огромное толстое существо радостно улыбнулось ему. Детское розовое лицо смотрело с заботой и любовью. На нем был передник с рюшечками, но его хватало лишь на половину живота. В грубо сложенном камине пел огонь. На покосившихся полках вдоль стен стояли пыльные книги всех мастей. Над огнем сохли их простиранные вещи, в том числе и холщевый мешок. Призрак нервно дернулся.
– Не волнуйся, – Прошептал великан, нагнувшись к его уху. – Карту и заначку я вытащил и спрятал.
За столом, сделанном из двери, сидел строгий старик, сухостью и худобой походивший на богомола. У его ног покоился рассохшийся деревянный ящик.
– Он зашнул на вошемнадцать тышяч лет, потому, что не жнал, что делать дальше. – Изрек старик, подняв в воздух кривой указательный палец. – Вот почему так важно жнать, ради чего живешь.