Лите больше всего не хватало сейчас одиночества. Она привыкла подолгу сидеть одна, изредка принимая помощь служанок, а общению с сёстрами посвящать вечера, если захочется послушать разговоры. Она привыкла к мягким, переливчатым голосам, привыкла любоваться на блеск украшений и на мягкие перья подруг, а здесь её окружали мужчины – грубые, громкие, многие с бородами и некрасивыми крупными руками. От их голосов болела голова и кровь стучала в висках. Лита вздрагивала каждый раз, когда кто-то из дружины оказывался близко к ней, и старалась не встречаться взглядами ни с кем, кроме царевичей.

Они так долго ездили от одного двора к другому, что Лита даже потеряла счёт времени. Сколько прошло? День? Два? Чутьё подсказывало ей: близко, близко новолуние, прячется умирающий месяц за плотными тучами, и оттого сердце полуптичье-полудевичье стыло камнем в груди.

С разных сторон тоскливо выло и ухало. Лита видела, как насторожены были дружинники, и от этого ей делалось ещё страшнее. Подвыпившие, веселящиеся, они совсем ей не нравились, но вот такие, настороженные, с раздувающимися ноздрями, готовые вот-вот выхватить оружие из ножен, нравились ещё меньше.

– Поди посмотри, что там воет. Волков нам не хватало, – велел Ружан, тронув ближнего дружинника за рукав. Парень кивнул, позвал с собой товарища, и они вдвоём шагнули в буран. Лита поёжилась, глядя, как их силуэты растворяются в снежной мгле.

– Поесть бы чего, государь, – обратились к Ружану светлобородые близнецы, которые и на пирушках съедали больше остальных.

– Потерпите, – огрызнулся Ружан. – На охоту людей не пошлю в такую погоду. И двор искать не поедем.

Близнецы, видно, остались недовольны ответом царевича, но спорить не стали. Обломали с берёз нижние сухие ветви, подбросили в костёр и сели чуть поодаль, к остальной дружине.

– Держи, девоптица. – Ружан протянул Лите пирог, оставшийся с последнего пира на постоялом дворе. Лита зло на него посмотрела – он сам связал ей лапы, а теперь забыл, что она пользуется ими, как человек руками? Ружан усмехнулся и поднёс пирог прямо ко рту Литы. Она ещё крепче стиснула губы: такое предложение показалось ей унизительным. Легче лечь спать голодной, чем есть с рук человека.

Ружан рассмеялся и пронёс пирог мимо лица Литы, прямо себе в рот.

– Ах, строптивица, – продолжал он ухмыляться, отряхивая руки. – Он же с повидлом. Я-яблочным. Ты же любишь яблоки.

Ружан подмигнул, и Лита резко отвернулась. Почему-то ей стало ещё жутче.

Домир сидел рядом и грел руки у костра, стянув рукавицы. От внимания Литы не ускользнуло, что желваки на челюсти Домира ходят ходуном, а, помимо рукавиц, на коленях лежит кинжал.

– Да где их носит? – разозлился Ружан, когда прошло достаточно времени, а двое дружинников так и не вернулись.

– Велишь пойти поискать их, государь? – спросил один из близнецов.

– А поищите. – Ружан махнул рукой. – И возьмите с собой ещё кого-то. На случай, если встретится зверь. Обойдите кругом, посмотрите, чтоб ни волков, ни разбойников не было.

Домир дёргался от каждого звука, словно заяц, готовый вот-вот сорваться с места. Лита осторожно косилась на него и думала: неужели это песня его таким сделала? Заметив её взгляд, Домир вскинул подбородок и улыбнулся ей украдкой.

– Ты что-то хотела?

Лита помотала головой.

– Ничего.

И нахохлилась, втянула голову в плечи.

Прошло ещё немного времени. Метель всё кружила, выводила кружева, стонала и вздыхала страшно, как живое существо. На перьях Литы уже наросла снежная корка: в Серебряном лесу такого никогда не случилось бы, там можно было спрятаться в самом сердце чащи, под плотно сплетённым пологом ветвей. Костёр почти замело: вспыхивали редкие огоньки, но тут же захлёбывались в снегу. Поначалу Ружан упрямо подкидывал туда ветки от небольшой осины, которую Рагдай срубил для костра, но теперь просто угрюмо сидел на корточках. Чёрные волнистые волосы свесились ему на лицо, макушку замело снегом, но царевич не покрывал голову.