До Малиновки отсюда километра три, но как их одолеть? Выселенцы построили дома в чудесной березовой роще, вокруг поля и цветущие луга. Но откуда они приехали и почему, никто не знал, да и знать не хотели, – главное, были люди как люди, умели и дом срубить, и хлеб растить. Наши тоже не откровенничали, почему покинули родную расейскую деревню. На что я был тогда от горшка два вершка, но все равно запомнилась местная природа. И не только своей красотой, а тем, что здесь располагалась колхозная пасека, которой заведовал наш сосед дядя Коля Трусов. Как только доходил слух о завтрашней медогонке, все ребята чуть ли не с рассветом тянулись к выселкам. Обычно мама совала нам по куску хлеба. Дядя Коля – добрый человек, однако в день откачки меда нас не больно баловал, он знал меру угощения. Лишь по окончании работы, когда сил терпеть больше не было, наливал мед в алюминиевую чашку и ставил ее на мешок, брошенный на траву вместо скатерти.

Мы рассаживались кружком. За порядком негласно следил помощник пасечника Андрей, крепкий малый и на удивление терпеливый. Мед зачерпывали куском хлеба, у кого хлеба не было, пользовались щепкой. Ели, не спеша, выдерживая паузу, не обращая внимания на рой пчел, ос и мух. Конечно, меда было немного, но и этого количества было достаточно, чтобы к донышку почувствовать его горький привкус. А глазами ел бы и ел еще. На заедки пасечник ссыпал в чашку отходы – срезки вощины, кусочки сотов вперемешку с мертвыми детками. На том наш праздник заканчивался. Но мы все равно чего-то ждали и не спешили домой.

Дядя Николай с Андреем ставили молочную флягу с медом на телегу, притягивал веревкой, чтобы не упала, второй посудиной была невысокая кадушка. В сопровождении ребятни сладкий возок направлялся в деревню, к амбару. Куда мед потом девался, никто не знал, на трудодни его не выдавали.

Ванька Журавлев, парень большой, но не по возрасту занудный, сразу же стал канючить:

– Дядь Коль, дай еще, ну хоть ложечку!

Пасечник терпел, как терпят назойливую муху. А вот помощнику это скоро надоело.

– Залезай, Журавель, на телегу, – предлагает он. Тот с улыбкой до ушей, не чувствуя подвоха, взбирается. Андрей откидывает с кадушки покрышку:

– Ешь, – предлагает он Ваньке, – сколько влезет. – Ванька ушам своим не верит:

– Ты че – серьезно? – Андрей даже бровью не повел:

– Не хошь – слезай. – Журавель ерзает и, не найдя, чем зачерпнуть, спрашивает:

– А как?

– Не знаешь, как жрут? Ртом!

Ванька опускает голову в кадушку, Андрей пятерней настойчиво «помогает». Ванька брыкается, фыркая и вопя, что-то несвязное, вырывается, почти вся голова его, кроме макушки, в меду.

– Ты че, не хочешь меда, тогда чего канючил? – издевается Андрей. Ванька спрыгивает с телеги, ничего не видя, шарахается из стороны в сторону.

– Ребята, – говорит Андрей, – вон там болото, отведите Журавля к его лягушкам, пусть умоется…

Мама отдыхала, опершись на городьбу, мысленно то и дело возвращалась к происшествию на дороге. Конечно устала, в глазах рябило, голодная весь день. Все так, но ведь крик-то был явно Ванин, неужто умом тронулась. Не дай Бог, что-то случилось, спаси и сохрани…

Вот и Нижние Выселки, здесь дорога делает поворот на Малиновую Гриву. Из-за кустов чернеет съехавшая набекрень крыша домика старика Цветкова. Жил он до минувшей весны со старухой. Жили тихо, незаметно, но вели хозяйство умело: огород обихожен, ни соринки не видно, несколько ульев среди ягодных кустов, с хлебом проблем тоже не было, хотя его не сеяли… Выручала ручная мельница, на которой мололи зерно почти все жители нашей деревни. За помол старики не назначали платы, но каждый посетитель сам отсыпал пригоршню – другую муки, старикам вполне хватало на хлеб и на блины. Такую же мельницу сделал папа, вскоре после переезда в Турунтаево. Нам тоже отсыпали по горсти с помола. Мама отказывалась брать, но люди знали обычай. Чуть-чуть помню, как и мы с мамой приходили к старикам молоть зерно. За глаза кое-кто называл их пренебрежительно единоличниками, я не понимал значения этого слова, но по интонации говорящих чувствовал его отрицательный смысл. Однако он расходился с действительностью: и дед и бабушка по—доброму относились к людям, сами вели примерный образ жизни. Ну и пусть единоличники, что тут плохого!