Наконец, Рогнеда утёрла слезы и осмотрела, как будто опустевшую избу. Вот стол, на котором не бывало муки – лишь коренья и ягоды. Вот, засушенные пучки трав, всех, какие только можно сыскать в здешних лесах. А тут сундучок, на замок закрытый. В этом сундуке у старицы самые опасные склянки хранились.

Посмотрев на сундучок, Рогнеда удивлённо моргнула. Ключ от замка старица всегда на шее носила, даже на подвески к Самайну никогда не отдавала. Так что же он делает в замочной скважине?

«Она тебя ждала. Знала, что всё поймешь и вернёшься», – Рогнеде показалось, что эти слова прошептало дерево остролиста, погладив ветвями окно.

За дверью послышались шаги.

Рогнеда вскочила с колен, выдернула ключ из замка, и сжала его в руке так крепко, что побелели костяшки.

В избу вошли староста с женой и Локка.

Со скорбным лицом староста поклонился уже почившей травнице, и повернулся к Рогнеде:

– Будешь присматривать за избой. И дело её продолжать. Поняла?

Северянка кивнула, стараясь не разреветься с новой силой.

Вся деревня погрузилась в мрачную тишину, когда сжигали тело старицы. Она, как и северяне, осталась для них чужачкой, но эта чужачка спасла слишком много жизней, отдала всю себя другим и даже ушла тихо, чтоб никому хлопот не доставить.

Её уважали, любили, боялись. Она была матерью всем и никому.

Она была их старицей. Ей доверяли, и проводили со всеми почестями.

А когда по деревне разнеслась весть, что Рогнеда теперь травница-ворожея, то у всех сразу болячки прошли, да нужды в травах не сталось. Вот, какими чудодейственными средствами обладает снадобье под названием: «недоверие к лекарю».

Северянку такой расклад не печалил. Меньше всего на свете ей хотелось занимать место старицы в сердцах людей. Только вот у самой Рогнеды сердце было не на месте.

Ей хотелось помогать людям. Продолжать дело травяной бабушки. Но страшно было… Вдруг, не выйдет? Испортит? Погубит? Как жить потом с этим?

Слишком взрослые и тревожные вопросы роились в голове северянки. И найти ответы, было не дано. По крайней мере, пока люди не перебороли свою недоверчивость к новой травнице.

И покуда это не произошло, Рогнеда продолжала по утрам тренироваться с отцом, а после, до самой ночи изучала всё, что старица оставила ей в закрытом сундуке.

К новому Самайну северянка точно знала, что не побоится замарать ни руки, ни сердце во имя помощи тем, кому старица посвятила свою жизнь.

Охотница

Уже давно все в деревне поняли, что Рогнеда, дочь Локка, не от застенчивости молчит. Поняли, сторонились девчонки, косо на неё глядели, но в ночь Самайна непременно звали её и кузнеца в круг из костров.

Рогнеда сидела с мужчинами, окружённая деревенскими бабами, и чувствовала себя самой несчастной девицей на свете.

Ей не нравилась Песнь.

Звуки Песни покрывали руки Рогнеды гусиной кожей, северянка потела, на щеках у неё вспыхивал болезненный румянец, и к заре, когда Песнь затихала, Рогнеде хотелось бежать из круга огней так далеко, как это возможно.

Из года в год переживать эту ночь Рогнеде помогало небо.

Сидя в кругу, она запрокидывала голову и до самого рассвета не сводила глаз с грозовых туч, молний, разрезавших небо и кровью растекающегося по ночной тьме солнца.

Рогнеде виделся в перине облаков всадник. Она не могла разглядеть его черт, но замечала серебряную уздечку вороного коня. В отблеске молний ей являлись бледные тонкие пальцы, сжимающие чёрную гриву. И глаза. Глаза всадника Рогнеда видела так ясно, будто он действительно скакал по небу, а не был её воображением.

Сияющие, как только что отлитое золото, полные голода глаза смотрели прямо в душу северянке. Они звали её. И она шла.