Впрочем, мне известно, что дед в одна тысяча девятьсот двадцатом году наконец-то прибыл в Петроград на торговом судне. С тягой к путешествиям в сердце и под предлогом открытия новых рынков для семейного предприятия.

Конец пути прошел более или менее благополучно, но все-таки Ганнибал целый день приходил в себя в гостиничном номере после утомительного плавания по волнам бушующего моря. И вот он наконец был готов к завоеванию города. Дед позавтракал в отеле блинами с икрой, прокатился на пароходике по реке Неве, а при виде зеленого как нефрит Зимнего дворца у него перехватило дух. В какой-то момент ему попалась на глаза цирковая афиша, и он приобрел билет на представление с бегемотом. Однако никакой там не гиппопотам, но дерзкое лицо Вариньки поразило его в самое сердце. Ее антрацитовые глаза горели, а черные кудри развевались над краем ящика иллюзиониста.

В ящике лежала юная моя бабушка, исполняя свой коронный номер. Ей и раньше приходилось ощущать на манеже внимание мужской части публики. Глаза многих моряков и франтоватых красавцев загорались надеждой от ее огненного взгляда. С некоторыми из них она даже соглашалась встретиться после представления, ну да, ведь Вадима больше не было на свете. Все они приносили ей в подарок слова любви, упакованные в папиросную бумагу. Но Варинька быстро сообразила, что, открыв подарок, кто бы его ни преподнес, она обнаружит там булавки, отвертку и требование ключа к ее душе.

«О чем ты задумалась? Когда ты вернешься? Почему ты так холодна?»

И все это приправлено бурлящим бешенством из-за невозможности командовать ею и решать за нее.

«Маленькайа грйаснайа шлйуха. Маленькая грязная шлюха».

А Вадим был не таким. Имея всего сто тридцать шесть сантиметров росту, он рано понял, что от него никто и ничего не ждет. И значит, он вполне мог всегда быть самим собой – и не мешал другим оставаться такими, какие они есть на самом деле. Вадим никогда не интересовался, о чем она думает, и не спрашивал, любит ли она его.

Когда они лежали под одеялом в цирковом вагончике и глядели друг на друга, стараясь сохранить вырабатываемое их телами тепло, Варинька понимала, что они слеплены из одного теста.

Лишь очень немногие могут в общении обходиться без слов, но легкомысленные ветреные словесные признания, нет, они были созданы не для этих двоих. Присущее Игорю несерьезное обхождение со словами также не способствовало укреплению в Вариньке веры в раздаваемые людьми направо и налево обещания. Ну а Вадим со своими ста тридцатью шестью сантиметрами был самым великим мужчиной из всех, кого она когда-либо встречала. Но теперь Вадима не было рядом, уже два года как не было.

В тот вечер, когда дед решил наведаться в цирк, Варинька, как обычно, лежала в своем ящике и разглядывала пришедшую на вечернее представление публику.

Действо словно бы разыгрывается у меня на глазах. Будто я вижу русский немой фильм с украинскими клоунами на ходулях, от которых рябит в глазах, с канатоходкой, парящей под куполом шатра, армянскими гимнастами-акробатами, подхватывающими друг друга на воздушных трапециях. Трубы выплевывают на зрительские ряды потоки звуков. В отсвете пламени изо рта Олега, глотателя огня, публика таращит глаза от изумления. Никакого бегемота на пропыленном манеже не наблюдается. Зато в центре его красуется на продольном шпагате Варинька, и сидящий в первом ряду Ганнибал бешено аплодирует, а частички света взвихряются вокруг него. Моментальная картина, обещающая деду жизнь, изобилующую луковичными церковными главами.

Образ Вариньки так запечатлелся в его сердце, что с той поры ничей другой образ не мог его заменить. В точности как только что вылупившиеся из яйца утята, которые готовы следовать за дворовым котом хоть на край света, если кот станет первым, кого они увидят в жизни. На самый край света, который вполне может оказаться аккурат за углом.